Было все, будет все. Мемуарные и нравственно-философские произведения. Андрей Ренников

газет даже в том случае, если бы кто-либо из них спас утопающего, или с опасностью для жизни вынес невинного младенца из горящего дома. И если бы у кого-нибудь из них на дому произошла кража, газеты и здесь нашли бы предлог для борьбы, напечатав:

      «Вчера с членом городской управы X. произошла какая-то темная история. Не то у него что-то украли, не то он сам что-то присвоил».

      Из кого же комплектовались редакционные кадры этих мелких провинциальных изданий? Большей частью это были неудачники в образовательном или в профессиональном отношении. Уволенные семинаристы, аптекарские ученики, не окончившие курса гимназисты, реалисты, вечные студенты, актеры, или бывшие мелкие чиновники, не сделавшие в своих ведомствах особой карьеры. Писали они не всегда грамотно, но всегда с большим чувством собственного достоинства, переходившим нередко в сознание неоспоримого величия. И, чтобы подчеркнуть особое значение, которое им надлежит иметь в истории литературы, придумывали они себе пышные псевдонимы: Вергилий47, Марк Аврелий48, Сенека49, Ювенал50, Демосфен51, Боккаччо52, Лоэнгрин, Фауст, дон Базилио53; а иногда среди этих имен апокалиптически торжественно звучали Альфы, Омеги…

      И, вот, зная, что вся эта печать считается одной из великих держав, я с замиранием сердца вошел в помещение «Бессарабской жизни». В скромной передней находилась высокая решетчатая загородка, за которой сидела лохматая барышня. Около загородки стоял пожилой человек с большим животом и большой добродушной головой, просматривавший какие-то деловые бумаги.

      – Вам что угодно? – спросила барышня.

      – Я бы хотел видеть господина редактора.

      – Федора Егоровича?54 А вот он.

      Барышня небрежно ткнула пальцем в сторону большого живота, украшенного толстой золотой цепочкой для часов.

      Выслушав мою бессвязную, заранее заготовленную речь о священном предназначении русской журналистики, Федор Егорович одобрительно покивал головой и предложил мне следовать за собой в его кабинет. Там он любезно усадил меня в кресло, закурил. И между нами началась деловая беседа.

      – Значит, вы хотите писать у меня, – сказал он. – Что же? Я одобряю. A какие статьи хотите давать? Серьезные или веселые?

      – Моя специальность – бичующая сатира, – скромно ответил я.

      – Сатира? – тревожно переспросил он. – Так, так. А что это такое: сатира?

      – Сатира – обличение, осмеивание недостатков, пороков… индивидуальных или коллективных… Социальных… Вот, Гораций55, например, сатирик. Гоголь. Щедрин. И я тоже.

      – Ага. Понимаю. Я Горация иногда читаю. Недурно в «Акккерманском слове» пишет. Хлестко. A осмеивать – это очень полезно. Негодяев у нас немало. Один Крушеван чего стоит! А вы где раньше писали?

      – Я в восьмом классе гимназии собственный рукописный журнал издавал. A затем,

47

Публий Вергилий Марон (Publius Vergilius Maro; 70 до н.э. – 19 до н.э.) – римский поэт. Автор «Энеиды».

48

Марк Аврелий Антонин (Marcus Aurelius Antonius; 121-180) – римский император из династии Антонинов, философ. Представитель позднего стоицизма.

49

Луций Анней Сенека (Lucius Annaeus Seneca; 4 до н.э. – 65) – римский философ-стоик, поэт, государственный деятель. Воспитатель императора Нерона.

50

Децим Юний Ювенал (Decimus Iunius Iuvenalis; 60-127) – римский поэт-сатирик.

51

Демосфен (Demosthenes; 384 – 322 до н.э.) – греческий оратор.

52

Джованни Боккаччо (Giovanni Boccacio; 1313-1375) – итальянский писатель и поэт эпохи Раннего Возрождения. Автор «Декамерона».

53

Учитель музыки из оперы «Севильский цирюльник» Д. Россини.

54

Федор Егорович Захаров, редактор газеты «Бессарабская жизнь» с 1904 по 1911.

55

Квинт Гораций Флакк (Quintus Horatius Flaccus; 65 до н.э. – 8 до н.э.) – древнеримский поэт. Представитель «золотого века» римской литературы.