На перекрестках судьбы, или Исповедь предателя. Игорь Анатольевич Шпотенко

к столу. Выпили дружно. Запах от самогона быстро разлетелся по палате «Ох тры гычкы» (в народе так называют свекольный самогон) – заметил дед Толя закусывая салом и намотанным на палец луком. Его высказывание переводилось как бурячиха. Григорий Иванович запил квасом и занюхал кусочком хлеба, а Николаевич взял кусочек кровяной. У Егора разгорелся аппетит и вроде бы наелся час назад, но вид такого стола только раззадорил парня. Он взял картошку с банки, огурчик и кусочек сала и все это с удовольствием скушал. Дед налил по второй и произнес тост за здравие друга. «Спасибо, Вам большое» – отозвался Григорий Иванович, «только день рождения у меня в марте, а сегодня меня могли убить в бою 38 лет назад в сентябре 42го в Ленинграде. Все видел, но такого арт обстрела вместе с авианалетом я не помню больше. Бомбы, снаряды и мины ложились так густо, что не видно было неба от пыли и смрада. Раненые кричали и звали на помощь, но нельзя было поднять головы не то, что встать. Мы заняли позицию под подбитым и сожженным немецким танком, потому и были немного в лучшем положении чем остальные. После обстрела всегда начиналась атака и я с моим вторым номером Нурбеком Саитгалиевым готовили наше ПТР к бою, а проще прятали его, чтобы не разбило. Обстрел шел уже второй час подряд, когда к нам под танк залетел шальной осколок. Меня сильно ударило по голове, и я потерял сознание. Не знаю сколько я лежал, но, когда очнулся меня тащила на себе мед сестра Лиза и мы были уже далеко от танка. Я спросил ее о своем товарище. Она сказала. что он без головы, а меня спасла моя каска, которая была разбита вдребезги. Вот такой был мой второй день рождения». Разлили по третьей, начинался интересный разговор, и Егор вдруг понял, что он не пойдет сегодня ни на какое свидание, потому, что прослушать такие откровения не всегда удается, ведь фронтовики не часто об этом говорили. Только все помнили и носили в себе…Николаевич взял вилку и уколол картошку, немного подсолил и отправил в рот: «Что, сильно жарко то было тогда в Ленинграде?» тихо спросил он. С выпитым Иванович не понял смысла вопроса и прямо ответил, что осень, как и сейчас, была больно жаркой. Чего-то наступила тишина, каждый думал о своем и лишь молодой человек заглядывал каждому в глаза, желая слушать и слушать такие разговоры…Дед Толя разлил последнее с этой бутылки, его оказалось мало и он, как фокусник в цирке, достал вторую только в прозрачной бутылке. Она была закрыта уже пробкой с пластмассы. Взяв бутылку в рот, он лихо открыл зубами пробку и прорекламировал: «Чистый как слеза нетронутой девки, только сахар и дрожжи.» В слове сахар у него четко был слышен мягкий знак и от этого сам напиток казался сладким. Долили по стаканам, но выпивать не спешили. «Ты куды служить то йдэшь?» спросил Иванович своим суржиком у Егора. «Кажуть до Афгану усих гребуть зараз.». «Не накаляй обстановку» вступился дед Толя, давай выпьем за все хорошее, а не за войну проклятую, которую мы с тобой на себе по 3 года испытали. Все трое выпили и как по команде начали дружно закусывать. «Тихо не торопитесь,