На исходе ночи. Алексей Калугин

погончиками на плечах, такого же цвета узкие брюки, едва достающие до щиколоток, и войлочные тапочки на босу ногу. На плече – большая холщовая сумка, на сгибе руки – стопка брошюр с кособокой пентаграммой на обложке. Глядя на него, можно было решить, что святоша участвует в конкурсе на самый чудной костюм, проводимом среди наиболее истовых последователей культа Ше-Шеола.

      Увидев незваного гостя, Мейт Ут-Харт даже засомневалась – а он ли бесновался под дверью? Или ка-митары нынче ходят парами – один взывает к душам верующих, а другой сопутствующую литературу и аксессуары втюхивает? Однако, когда ка-митар заговорил, все сомнения пропали. Осталось только удивление, как в столь тщедушном теле мог рождаться низкий раскатистый бас, вибрирующий, точно лист железа, по которому ударили молотком.

      – Ну что ж, сестра, – святоша захлопнул дверь, как будто в смущении переступил с ноги на ногу и окинул изучающим взглядом прихожую, – где тут у тебя уборная?

      – Чего? – в полнейшем недоумении уставилась на ка-митара Ут-Харт.

      – Уборная где? – святоша нетерпеливо дернул рукой из стороны в сторону. – Помочиться мне требуется неотложно! Понимаешь?

      Мейт едва удержалась, чтобы не прыснуть в кулак. Оказывается, ворвавшийся к ней в квартиру святоша был вовсе не столпом веры, горящим желанием облагодетельствовать всех вокруг, а заодно и обратить неверных во что полагается, а всего-навсего бедолагой с переполненным мочевым пузырем, которому то ли гипертрофированная совестливость, то ли по-детски глупый стыд, то ли боязнь осрамить весь Святой собор Ше-Шеола, а может быть, все перечисленное вкупе не позволяло помочиться в уголке на лестничной площадке. Понятно, ничего смешного в том не было, скорее даже наоборот, – приятно сознавать, что есть еще люди, не ставящие собственные физиологические потребности выше чужого права на чистоту. И все же Мейт хотелось рассмеяться так, что, сдерживаясь, она чувствовала, как скулы сводит судорогой.

      – Сестра! – фанатичные огни в глазах ка-митара погасли, уступив место отчаянию, а протянутая вперед рука взывала о милосердии. – Покажи мне уборную! Сестра!

      – Туда, – указала направление Мейт. – Вторая дверь.

      В глазах ка-митара будто праздничные фейерверки зажглись. Сунув в руки Мейт брошюры и холщовую сумку, окрыленный надеждой святоша сорвался с места и скрылся за дверью туалета. Мейт недоуменно посмотрела на вещи, оказавшиеся у нее в руках, и положила на тумбочку – сначала сумку, а сверху брошюры.

      Из-за двери туалета послышался характерный звук упругой струи, разбивающейся о дно фаянсового сосуда. Монотонный звук длился, длился и длился – долго, бесконечно долго. Вслушавшись в него, можно было понять, сколь глубоко и всеобъемлюще было страдание несчастного святоши. Мейт даже подумала, что, чем так мучиться, лучше б штаны намочил.

      Но всему в этом мире когда-нибудь приходит конец. Даже войны не длятся вечно, и вселенные рано или поздно взрываются или же сжимаются