Горбун. Поль Феваль

Шарло благодаря этому золоту может учиться. Тот, кто мне его дал, тоже приехал из Испании. Во имя Всевышнего, госпожа, умоляю, прежде, чем прогоните, выслушайте!

      – Уходите! – отчеканила принцесса.

      Мадлен что-то хотела сказать еще. Но принцесса, властно указав ей на дверь, с решимостью повторила:

      – Уходите!

      Когда горничная исполнила приказ, принцесса без сил опустилась в кресло. «И этой женщине я доверяла», – подумала она, содрогаясь от неприязни, и закрыла лицо тонкими руками.

      – О – о! – повторяла она, словно стон. – Никому! Никому! Господи! Сделай так, чтобы я больше никому не верила. Никому! Никому!

      По – прежнему укрывая руками лицо, она ненадолго затихла. Внезапно ее грудь порывисто содрогнулась, и принцесса зарыдала, – отчаянно, беззащитно, безутешно. У этой женщины с потухшим взглядом приступы сильных эмоций были редки, и когда они порой ее одолевали, то отнимали у нее силы, и потом она долго чувствовала себя разбитой. Прошло несколько минут, прежде, чем принцесса смогла успокоиться. Наконец почувствовал, что способна говорить, она с решимостью произнесла:

      – Я хочу умереть! Господи, Спасителю! Молю о смерти!

      И, устремив взгляд на алтарное распятие:

      – Боже Всемогущий! Разве я мало страдала? Сколько может длиться эта пытка?

      Молитвенно воздев к алтарю руки, она с жаром продолжала:

      – Господи Иисусе Христе! Пошли мне смерть! Помня о ранах Твоих и крестных страданиях, сжалься, пошли мне смерть! Пресвятая Богородица! Помня о ранах Твоих и крестных страданиях, сжалься, пошли мне смерть! Пресвятая Богородица! Помня о слезах скорби Твоей, умоли Сына послать мне смерть! Смерть! Смерть!

      Ее руки бессильно опустились, глаза закрылись; откинувшись на спинку кресла, она замерла. На какой-то миг могло показаться, что небеса, сжалившись, исполнили то, о чем она просила. Но вскоре по ее телу пробежала слабая дрожь. Руки сжались в кулаки. Она открыла глаза и посмотрела на портрет Невера. Ее глаза были сухи и неподвижны как на портрете. В часослове, оставленном Мадлен на скамеечке для молитв имелась страница, на которой от частого употребления книга порой открывалась сама по себе. На ней был текст псалма «Miserere mei Domine» (Помилуй меня, Боже). Принцесса де Гонзаго читала эту молитву по несколько раз в день. Вот и сейчас она протянула руку к часослову. Он раскрылся. Несколько мгновений она рассеянно глядела на раскрытую страницу, собираясь начать чтение. Внезапно она вздрогнула, и из ее груди вырвался крик удивления. Она протерла глаза и оглянулась по сторонам, будто желала удостовериться, что это не сон.

      – К книге никто не прикасался… – прошептала она.

      Принцесса не заметила, как Мадлен положила ее на скамейку. То, что принцесса сейчас обнаружила, могло объяснить лишь чудо. И она готова была в него поверить. Распрямив гибкий стан, Аврора де Келюс легко поднялась с кресла. Глаза ее загорелись. Сейчас она была красива, стройна и сильна, будто к ней вернулась молодость. Она опустилась на колени перед скамейкой, на которой лежала открытая книга, и несколько раз подряд с радостным изумлением