Горбун. Поль Феваль

то, хотя бы, не вызываю к себе жалости, – и горделиво расправил плечи.

      На пороге вестибюля появился с наглой, как и подобает, физиономией лакей.

      Двое прибывших в унисон подумали:

      – Конечно, этого бедолагу лакей не пропустит.

      Макар подошел к дверям первый. Выпятив грудь и держа руку на эфесе шпаги, он надменно произнес:

      – Я пришел покупать, оболтус!

      – Покупать что? – лакей не расслышал последнего слова.

      – Что мне понравится, охламон. Посмотри на меня хорошенько. Я друг твоего хозяина и чертовски богат. Усек?

      Он взял лакея за ухо и оттащив его в сторону, уверенно прошел в здание. Когда лакей, потирая ухо, вернулся к дверям, перед ним предстал Бертран, с изысканной учтивостью взметнувший свою бесполую, похожую на детский горшок шляпу.

      – Миленький мой, – Бертран доверительно понизил голос. – Я друг твоего хозяина, пришел к нему по вопросу… финансов.

      Еще не вполне опомнившийся после общения с предыдущим посетителем лакей пропустил в дом и второго. Макар уже прошел в залу и, свысока поглядывая на обстановку, рассуждал:

      – Да уж, славненько, видать, здесь живется!

      Вошедший следом Бертран восхищенно пробормотал:

      – А ведь мсьё Гонзаго совсем неплохо устроился. Совсем не плохо, хоть и итальянец!

      Посетители находились в разных концах залы. Макар заметил Бертрана.

      – Надо же! – недоумевал он. – Этого малого пропустили? Удивительно. Пресвятая сила! До чего же он страшон.

      И Макар разразился смехом.

      – Неужели сей оборванец, надо мой смеется? – опешил Бертран. – Кто бы поверил?

      И он, придерживая бока, тоже засмеялся.

      – Бесподобный чудак!

      Заметив его смех, Макар подумал:

      – Нет, тут что-то не так. Может быть, этот прохвост уже успел в темном переулке кого-нибудь обчистить, и теперь в его карманах звенят экю. Черт возьми, не худо бы с ним познакомиться!

      – Как знать, – думал в эти мгновения Бертран. – Сегодня здесь можно встретить кого угодно. Нельзя судить по одежке. А что, если этот здоровяк кого-то вчера укокошил, и его мошну теперь распирают луидоры. Надо бы его немного прощупать.

      К Бертрану приблизился Макар.

      – Мое вам почтение! – сказал он, с достоинством кивнув головой.

      – Мое почтение, мсьё! – почти одновременно с ним произнес Бертран и отвесил глубокий до пола поклон, после чего оба, как сжатая пружина, распрямились. Южный акцент Макара потряс Бертрана, в то время как тут его гундосого, будто помеченного хроническим насморком выговора в свою очередь задрожал Макар. Задрожал всем телом от головы до пят.

      – Силы небесные! Возможно ли? Неужели это ты, милый плутишка Паспуаль?

      – Господи, Твоя воля! Кокардас! Кок – к – к – ардас… Мла – а – адший! – заикаясь от нахлынувших чувств, произнес нормандец, и его глаза по обыкновению увлажнились. – Не могу поверить такому счастью! Неужели это, ты, ты, дорогой мэтр?

      – Как видишь,