Помрачённый Свет: Финал. Антон Юрьевич Ханыгин

из его общины…

      – Нет.

      Рука с тесаком опустилась. В следующее мгновение черная молния врезалась в командира гвардии. Он отшатнулся обратно к дереву, издав короткий хриплый рык, и печально усмехнулся, почувствовав, как клыки Консалии впились в прокушенную шею.

      «Прости меня, девочка. Я чуть не убил тебя… Прости…» – янтарь в глазах Вилбера помутнел и застыл, навсегда сковав внутри себя потухшие желтые искры. Борьба благородного воина и свирепого зверя в его взгляде подошла к концу. Но победила только смерть.

      Сердце бешено стучало в груди Консалии, разгоняя по венам эйфорию долгожданного свершения. Она наконец-то стала той, кем должна была стать. Она доказала свою силу. Теперь она – вожак стаи! И никто не посмеет оспаривать ее главенство. Никто! Ни растерянные бойцы, ни любой другой гатляур, какой бы породы он ни был и какое бы положение в общине ни занимал. Даже Абелар не осмелится воспротивиться воле истинного вожака, не говоря уж про…

      Эберн вонзил в ее спину кинжал. Не будучи полностью уверенным в том, что попал в сердце, эмиссар резко выдернул клинок и ударил еще раз.

      Не издав ни единого звука, Консалия тяжело упала на землю. Перед ней лежало тело Вилбера. Почему-то только сейчас фра-гатляур осознала, что его убила именно она. Нет, не так… Он позволил ей убить себя. Даже если Консалия была намного быстрее и свирепее командира как зверь, она оставалась слишком слабой как гатляур. Вера в общину и забота о сородичах – как она могла забыть об этом?

      – Слишком слаба… – тихо прошептала Консалия.

      Она умерла спокойно. Умерла, глядя на грустную улыбку Вилбера. Все-таки, даже проиграв, он остался вожаком. Ее вожаком.

      Эберн сделал несколько шагов назад. Окровавленный кинжал выпал из дрожащих рук. Произошло немыслимое – гатляур убил другого гатляура. И это произошло дважды!

      – Я предал общину, – прохрипел эмиссар, повернувшись к остолбеневшим бойцам.

      Они переглянулись. Кажется, в их коротких взглядах смысла было больше, чем в некоторых речах. Но его невозможно выразить словами, все витало на уровне чувств.

      И Эберн почувствовал. В тот же миг он опустился на колени и зарыдал. Эмиссар не мог объяснить, что творилось в его душе. Но что бы это ни было, оно рвалось наружу вместе со слезами и воем. Горечь утраты, облегчение, ощущение собственной слабости, страх, перевозбуждение – все смешалось воедино, поглощало и порождало само себя, образовывало пустоту и тут же заполняло ее, умирало и возрождалось вновь…

      – Мне нет прощения, – медленно выдохнул Эберн, вставая на ватные ноги.

      Кажется, немного полегчало. Мысли в голове неспешно осели на дно разума, и ворошить их без лишней надобности пока не хочется. Увы, с действительностью это не работает – здесь желания не помогут. И ничто уже не вернет к жизни Вилбера и Консалию.

      – Если подумать, то все к этому и шло, – наконец нарушил тишину один из гатляуров. – Мы знали, что лейтенант нездорова, не в себе. Но продолжали верить и пытались помочь ей.

      – Однако она покинула нас, – вторил ему другой. –