Новогодняя коллекция детектива. Татьяна Полякова

чтобы не мешать ему. Хотя чему, собственно, она могла помешать, если он добирался до дома часов в десять вечера? По телефону она говорила приглушенным голосом, как будто из-под подушки. Однажды он даже специально зашел в спальню, чтобы посмотреть, – может, и вправду из-под подушки. Она говорила, сидя на полу, за диваном, и вся так и вскинулась, когда он вошел. От неожиданности он пробормотал по-французски какое-то извинение и быстро ретировался, прикрыв за собой дверь.

      Она ужасно, чудовищно его стеснялась, как семнадцатилетняя девочка, а не вполне взрослая женщина, да еще побывавшая замужем.

      Свою первую ночь с ней Филипп вспоминал со смесью какого-то истерического веселья и удовольствия.

      Конечно, свет был погашен в первую же секунду и плотно задернуты толстые шторы, очевидно, служившие для затемнения еще во времена Второй мировой войны. Конечно, она тряслась, как внезапно схваченный за уши заяц, который за секунду до этого мирно поедал морковь, не догадываясь об ожидающей его участи – «худшей, чем смерть», как писали в каком-то готическом романе, где героине тоже предстояла ночь с мужчиной. Конечно, она продолжала называть его на «вы», чем ужасно его веселила.

      Но все последующее удивило многоопытного Филиппа Бовэ. Временная московская жена оказалась пылкой и нежной, как искрящееся вино в ледяном бокале. В какую-то минуту она вдруг забыла, что должна стесняться и трястись, и превратилась в живую, чувственную и неопытную девушку, остро реагирующую на все его прикосновения и ласки.

      Должно быть, ее муж был просто больной, решил Филипп, когда она наконец уснула и он смог снять затемнение и зажечь торшер. Он довольно долго рассматривал ее, привыкая. Ему тоже необходимо было свыкнуться с мыслью, что теперь она будет спать у него под боком и что это именно она, та, которую он встретил на вечеринке в свою первую неделю в Москве и вслед которой смотрел, прямо физически ощущая, что должен забрать ее себе.

      Теперь, вспоминая о ней по дороге домой или, очень редко, среди дня, он с удовольствием предвкушал, как вернется в ее квартиру, где его будет ждать льняная салфеточка на столе, горячая еда и целая ночь с ней вдвоем под толстой и легкой периной…

      Филипп расстегнул куртку. Почему-то в этом магазине вдруг стало чертовски жарко. И все полки с банками и коробками остались, оказывается, далеко позади, а он глубокомысленно и уже, наверное, давно изучает стенной холодильник с мороженым.

      – Вам помочь? – спросила из-за плеча продавщица.

      – Нет, спасибо, – ответил Филипп по-французски, чтобы отстала, и улыбнулся ей лучезарной улыбкой.

      Пришлось возвращаться и делать второй заход, не позволяя мыслям вернуться к Алекс.

      С тележкой, доверху наполненной едой, он скучал в очереди к одной из многочисленных касс, когда неожиданно услышал восклицание, явно обращенное к нему:

      – Филипп! Филипп, это вы?

      Он оглянулся, выискивая московских знакомых, и неожиданно обнаружил прямо перед собой… Вику Терехину и Андрея Победоносцева.

      Вика сияла ему