Мелодия для саксофона. Наталия Антонова

прочих обращайся к маме!

      – Почему?

      – Потому что это её епархия.

      Жена Рената была специалистом по романо-германским языкам и читала лекции студентам в университете.

      – Папа, а что такое епархия? – оживилась Гуля.

      – Фух! – вырвалось у отца, но, взглянув на часы, Ринат радостно сказал: – Гуленька, допивай быстро свой чай! Мы в детский садик опаздываем.

      На что дочь ответила:

      – Папа, ты зря радуешься, до садика нам идти и идти, и ты успеешь мне всё рассказать.

      – Умна не по годам, – вырвалось у Рината.

      А жена его прыснула со смеху. И потом, став серьёзной, сказала:

      – Гуленька, не приставай с вопросами к папе, а то ты собьёшь его с рабочего ритма. Ты же сама знаешь, какая у него сложная и ответственная работа, – при этом Гузель не сводила с дочери строгого взгляда.

      – А как же Гегель и епархия? – спросила та.

      – Я сама тебе вечером всё расскажу.

      – Точно расскажешь?

      – Разве я тебя когда-нибудь обманывала? – спросила Гузель.

      – Нет, никогда, – не раздумывая, ответила Гуля.

      Ринат перевёл дыхание, радуясь тому, что всё благополучно разрешилось. И дал себе слово побольше читать и расспросить об этом Гегеле поподробнее жену.

      Но, увы, никогда нельзя быть уверенным в том, что же заинтересует пытливую девочку на следующий раз.

      До детского садика они в это утро добрались без приключений.

      Гуля была серьёзной и задумчивой. На всём протяжении пути она молчала, только крепко сжимала руку отца.

      Уже чмокнув её в голову на прощание, Ринат не выдержал и спросил:

      – Гуленька, а почему ты всё время молчала?

      – Я боялась сбить тебя с рабочего ритма, – серьёзно ответил ребёнок.

      И Ринат, стараясь не улыбаться, прижал одну ладонь к другой и сказал:

      – Спасибо тебе, родная.

      Оказавшись за дверью детского садика, Ринат улыбнулся. Дошёл до автобусной остановки и, запрыгнув в автобус, стал думать о гражданине Галушкине Михаиле Тимофеевиче, разработку которого ему поручил вчера вечером следователь Наполеонов.

      Михаил Тимофеевич Галушкин был в это утро трезв. Он не пил уже четвёртый день. Но на душе у него, как он сам выражался, было пакостно. И тут пожаловал гость нежданный и незваный, который, как известно хуже татарина. Но мало того, он им и оказался! Кем же ещё может быть человек, представившийся Ринатом Ахметовым?!

      Галушкин стоял на пороге и, раскачиваясь с носка на пятку и обратно, исподлобья смотрел на оперативника.

      – Мы на пороге будем разговаривать или всё-таки пройдём в квартиру? – дружелюбно спросил Ринат.

      – А чего в неё проходить-то? – сердито ответил Галушкин.

      – Ну, что ж, тогда мне придётся забрать вас в отделение.

      – Это ещё зачем? – ещё сильнее набычился Галушкин.

      – Затем, что разговаривать на лестничной клетке и неудобно, и неприлично. Разве вас этому не учили в детстве родители?

      – Учили, учили, – пробурчал Галушкин и неожиданно смилостивился: –