Арабески. Вячеслав Киктенко

билась меж скал, неистовствовала, швыряла пену на мокрые берега, грохотала во всё ущелье…

      Река вошла в русло, налилась до полноты цветения и покоя – снова снится отец. Наяву снится! И такие странные вещи говорит – настолько простые и мудрые, сразу не понять, не разобрать – о чём он так просто говорит, даже не глядя порою на меня, а делая попутно свои несуетные дела:

      раскладывает книги и рукописи по столу, аккуратно складывает чистый носовой платок и кладёт его в правый карман пиджака – всё того же, памятного в последние годы, пристёгивает к связке домовых ключей знакомый до мельчайшей царапинки многолетний ключ от лабораторного сейфа, собирает спички, почему-то раскиданные по столу, аккуратно складывает их в коробок, и говорит – негромко, просто, само, казалось бы, собою разумеющееся вещи, слова.

      Но вот что дивно – дни, недели, месяцы надобны, чтобы осознать их, эти самые простые вещи, чтобы проявились они, как на фотоплёнке – сперва на негативе, а ещё, чуть позднее, на позитиве…

      ***

      Память свежее жизни…

      ***

      …и была ночь, и был сон о Красоте. Красота – невыразимая какая-то. Красота возникает из уродства, из кривой чьей-то шеи, из кошмарного черепа… возникает в движении к чему-то. К чему? Ещё неясно. Но в какой-то момент она вдруг становится неописуемо прекрасной – до боли, до вздрога во сне…

      А ведь это о Страхе! Страх – с большой буквы…

      ***

      Явь, сон, правь, искусство, жизнь… как расплетёшь, развяжешь по узелкам, разложишь по полочкам?

      Жизнь подражает искусству. Не наоборот. Так же привирает. Главный закон творчества: «Не соврёшь – не расскажешь». Но вот ведь какая беда, воображение, или вообще нечто задуманное, идеальное, в процессе изложении, особенно письменном, оказывается намного бледнее. Тускнеет и скукоживается, словно медуза, вынутая из воды, словно вспомнившийся, проявленный и пересказываемый сон. Скажу ещё:

      Воображение – воплощаемо, но – Воображаемое мощнее Случившегося.

      ***

      Сны – прообразы творчества. Но и под спудом вранья-привиранья – подлинная правда. Тоже не сразу разглядишь, не сейчас поймёшь: о чём это было, что говорилось?..

      Сны… туманные прообразы чего-то. Чего? Разбираюсь…

      ***

      Было грустно видеть, как у большинства живущих золотой кирпичек тает и превращается в крупицу… рушился, рушится, а потом вдруг скрепляется вновь этот огненный, золотой Кирпичик. Кирпичик Веры. Рушится, крошится в скрупулы…. и – неясно, когда возродится. Возродится ли?

      Грусть не покидала. Не покидала с тех самых пор, когда впервые почувствовал разрушение Самого-Самого в мире.

      ***

      Суслоны света…

      ***

      Грусть прошла, – я вспомнил отца! Однажды, в солнечной яви мне вспомнился из детства забытый прииск золотодобытчиков.

      Отец тогда взял меня в поездку с крупной гидрологической партией, и в одну из остановок на долгом пути, я увидел, как намывают золото. Более всего поразили