Там, куда я ухожу. Александр Викторович Варенников

Даниил. – Хочу дорожной романтики.

      17.

      Первое, что услышал Игорь Костин ранним утром – это звук соседской дрели. Глядя в белый потолок, он думал о том, что стоило бы дрель у соседа отобрать, и еще опробовать ее на соседском черепе. После избавиться от тела где-нибудь под Выборгом. В стене замуровать? Или в лесу – в местечке поукромнее. Может быть даже там, где уже находили трупы. Можно даже в заливе утопить, привязав к ногам кирпичи или гирю. С чем только не вылавливали таких вот надоедливых типов за время службы Костина в органах. Раздутых, невероятно бледных, с водорослями во рту, с босыми ногами в непогожие осенние деньки. Хотя мертвецу все это, пожалуй, не столь важно.

      Так Костин плавно перешел к вопросам загробной жизни, к потусторонним силам и неведомым мирам, но жена сладостно хрюкнула во сне, лежа рядом, виртуозно закутавшись в одеяло, и мысли как-то сами собой вернулись в привычное русло старлейского бытия.

      Работал Костин уже тринадцать лет, и все ждал, когда же начнется четырнадцатый год службы. Не любил он это число – тринадцать. Не любил черных кошек, которые перебегали дорогу патрульной машине, ведь потом приходилось находить для коллег неведомые объяснения странных маршрутов, проложенных через дворы, через забитые дневным трафиком улицы. Не любил забывать ключи от квартиры и вспоминать об этом, оказываясь за порогом. Обратно. Посмотреть на себя в зеркало. Целый день думать о том, что, вероятно, случится беда.

      Не всегда он был таким суеверным. Скорее, возраст брал свое. Кто-то хандрил, кто-то пил. Игорь Костин, можно сказать, отделался малой кровью, ведь не пил сверх меры, не хандрил особо, да и в семейной жизни все было более или менее гладко. Кроме, пожалуй, утренних хрюканий жены, такой худой, что при взгляде на нее даже мыслей о поросенке не возникнет.

      Ее – сонную и немного ворчливую, что вполне привычно по утрам – он наблюдал, стоя в душевой кабинке. Она варила кашу. Он мылся. Ничего необычного, если учесть, что душевая кабинка была компактно расположена на кухне. Как шутили немногочисленные друзья Костина, «можно и яйца намылить, и картошку лопаткой перемешать на сковороде, и даже с места не сдвинуться».

      Из недр коммуналки явилась, потирая глаза, Люба. Натирая грудь жесткой мочалкой, Костин проследил траекторию движения дочери до стола. Примостившись у окна, за которым серел дождливый день – будто природа вышла из себя, утомилась от жары и теперь вдоволь наслаждалась влагой, – Люба уткнулась в телефон. Очередная игрушка. И чему они учат, эти игры? Только от реального мира отвлекают!

      «Ворчишь как старик!» – подумал Костин, закрывая воду.

      Потянулся за полотенцем, которое висело на крючке рядом с душевой кабинкой. Поспешил обмотать его вокруг талии – ведь стекла кабинки быстро отпотевают. Представать во всей своей нагой красе (он едва не засмеялся от такого рода сарказма) перед дочерью, пусть ей всего-то двенадцать, было уже как-то неловко.

      – Ты сегодня снова допоздна? – спросила жена, когда Костин выбрался из душевой кабинки и прошлепал к столу в кисловодских тапочках.

      – Нет. Валик вернулся с больняка, так что постараюсь