Князь. Записки стукача. Эдвард Радзинский

по поводу деяний Александра Второго и жизни в Петербурге…

      Москва была богомольна. У Иверской в душном полумраке горели тысячи свечей и было тесно от толп молящихся… С Воробьевых гор весь город сверкал – горели на солнце золотые купола московских церквей без числа.

      Но такую Москву я увижу потом. В тот приезд я её не увидел.

      И теткины письма остались не переданными, у нас были другие занятия.

      Утром мы позавтракали и отправились, к моему изумлению, в дорогой магазин цветов. В большом тазу плавали бутоны орхидей. Они стоили гроши. Нечаев купил два бутона и украсил ими наши сюртуки.

      Оглядел меня.

      – Ну хорош, до чего же хорош! Вот такой ты нам нужен…

      Он привел меня в какой-то совершенно кривой переулок. Пришли в большой доходный дом. Дом состоял из крохотных квартир-клеток, хозяин сдавал их студентам. Это было огромное общежитие студентов…

      Постучали в одну из квартир. Открыл совсем небольшого росточка молодой человек, тоненький, очаровательно смущающийся, с премиленьким личиком. Очень он походил на хорошенькую барышню. Помню, он был в потерявшей цвет когда-то синей рубашке и в поношенных брюках, заправленных в болотные сапоги. Но тоже с бутоном орхидеи в кармане рубашки.

      Бутон, как я узнал потом, – это пароль.

      В крохотной комнатке можно было задохнуться от запаха дешевого табаку.

      – Ну и накурено у вас. Дрянь вы люди, себя убиваете, – сказал Нечаев.

      – Только что кончили заседание. Если хотите чаю, у нас нет. Все выпили и колбасу съели… пока заседали, – сказал «барышня».

      – Ну и к чему пришли?

      – Ни к чему не пришли. Только чай выпили… Впрочем, я против. Но он хочет сделать и сделает. – И «барышня» кивнул в сторону окна. Там сидел белобрысый, худой, какой-то нескладно высокий молодой человек с жидкими длинными волосами.

      На протяжении всего разговора он хранил совершенное молчание.

      Нечаев сказал «барышне»:

      – Не понял – чего ты боишься? Ведь ты организацию создал, чтоб сделать это.

      – Я не за себя. Меня он никогда не выдаст. Хватать невинных будут. Разгромят студенческие организации.

      – Так это же славно. Больше ненависти будет. Только ненавистью к власти страну разбудить можно. Больше репрессий, больше казней – вот что нам нужно. Кровь для Революции – как удобрение. Быстрее всходы.

      – Да, много кровавой работы будет у грядущей Революции, – засмеялся «барышня». – Меня сестра на днях спросила: «Сколько людей придется истребить в Революцию?» – все с той же застенчивой улыбкой добавил он.

      – Надо думать о том, скольких можно будет оставить, – усмехнулся Нечаев.

      Заметив испуг на моем лице, «барышня» нежно засмеялся:

      – Совсем молоденький твой товарищ.

      – На совсем молоденьких – вся надежда, – сказал Нечаев. – После двадцати пяти они остепеняются – дрянь люди.

      – Да, людей после двадцати пяти нужно убивать, – вздохнул «барышня». – Слыхал, что вы очень богатенький, юноша? –