Князь. Записки стукача. Эдвард Радзинский

большевистскими боевиками, эти же большевики выпустили из тюрьмы «в связи с преклонным возрастом»!

      Видимо, кому-то из очень влиятельных большевиков пришлось постараться… Что делать, немало нас, революционеров, были тайными невольными и вольными его сотрудниками. Так что не один я боялся его архива.

      Уходя на волю, он сказал мне:

      – Желаю вам счастливого завершения вашего романа с Революцией.

      Его освободили, а мне, несмотря на все заслуги перед Революцией, пришлось бежать из крепости.

      И вот мы встретились в третий раз. Любит русский Бог Троицу.

      Будто мучая меня, он вновь снял занавеску.

      Теперь каждый день, перед тем как лечь спать голодным, я наблюдал в бинокль, как старик варил еду на маленьком костерке, разложенном на кухне.

      И потом медленно ел.

      Но вдруг он перестал появляться на кухне.

      Прошло несколько дней, а он не выходил… Между тем в бинокль я разглядел на столе разложенную картошку. Много картошки. И белый хлеб, и сахар! Будто знал, что смотрю, будто нарочно мучил меня. Как мучил всю жизнь!

      Ужасная мысль окончательно завладела мною… И я решился.

      Я, сын князя В-го, потомок Рюриковичей, товарищ министра юстиции Временного правительства… решился обокрасть и, возможно, убить бывшего вице-директора Департамента полиции генерал-адъютанта свиты Его Величества графа Андрея Андреевича Кириллова.

      Мы все превратились в первобытных людей… Голод, проклятый и постоянный голод, может сделать с человеком все!

      Весь вечер я провел у окна, но старик опять не вышел в кухню… Было три варианта: он ушел… или тяжело заболел… или умер…

      Я запасся веревкой и обычным кухонным ножом. После полуночи вышел из дома, вошел в его подъезд. Поднялся к квартире. И приготовился бороться с замками… Как это делать, я плохо себе представлял. Для начала с силой надавил плечом на дверь, и, к моему изумлению, она распахнулась!

      Дверь была не заперта.

      Он лежал мертвый на кровати в гостиной. Одет был в великолепную фрачную пару.

      На тумбочке были сложены ордена. На столе – открытая бутылка шампанского, рядом – пустой хрустальный бокал. Из хрусталя он выпил последний свой напиток…

      К бокалу было прислонено письмо.

      «Алексею Федоровичу Вол-му (надеюсь, в собственные руки).

      Милостивый государь Алексей Федорович!

      Как я и предполагал, вы меня навестили. Думаю, с ножом, а то и похуже – с топором под пальто, как и положено русскому либералу в трудных обстоятельствах. Впрочем, родственник ваш Федор Михайлович Достоевский все это описал в приятном образе господина Раскольникова и еще в «Бесах», к сожалению, не столь популярных в нашей Расее. Как и положено тупым мерзавцам, мы (вы) их не поняли…

      Честно говоря, думал – даже надеялся, – что вы придете пораньше. На вашу кровавую помощь надеялся. Но так как отправить меня на тот свет вы колебались (это у вас, интеллигентов, в крови – перед преступлением колебаться), решился сам предпринять