Ключевая улика. Патрисия Корнуэлл

Я скажу надзирателям, что фотографию разрешено пронести и оставить Кэтлин.

      Она отступает в свой кабинет, а я иду по длинному, выкрашенному синей краской коридору к пропускному пункту, где сотрудник в серой форме и бейсболке просит вынуть все из карманов. Содержимое предлагается поместить в пластиковую корзину, и я передаю водительское удостоверение и ключи от фургона, поясняя, что начальство разрешило пронести фотографию. Сотрудник говорит, что его уже об этом предупредили. Меня проверяют металлодетектором и обыскивают, после чего выдают красный бейджик на застежке, на котором написано, что я являюсь официальным посетителем под номером семьдесят один. На правую ладонь ставят секретный пароль, видимый только в ультрафиолетовых лучах, – он послужит мне пропуском на свободу.

      – Попасть сюда можно, но если на вашей ладони не окажется штампа, то выйти отсюда вы уже не сможете, – произносит дежурный, и я не могу определить, то ли он так шутит, то ли здесь что-то еще.

      Зовут его, судя по именной табличке, М. П. Мейкон. Связавшись по радио с центральной диспетчерской, он дает команду открыть ворота. Что-то громко гудит, и зеленая металлическая дверь тяжело уходит в сторону, открывается и со щелчком закрывается за нами. Потом открывается вторая. Прописанные красным правила для посетителей предупреждают о том, что я вступаю в отделение строгого режима. Пол только что натерли, и подошвы моих лоферов липнут к нему. Я следую за Мейконом по серому коридору с запертыми металлическими дверьми и выпуклыми зеркалами на каждом углу.

      Мой сопровождающий мощного телосложения, он внимателен и напряжен, словно солдат, готовый к любым неожиданностям. Карие глаза постоянно прощупывают пространство. Мы подходим к другой двери, которая открывается дистанционно, и оказываемся в разогретом дворе. Над нашими головами проносятся, словно спасаясь от подступающей опасности, низкие рваные тучи. В отдалении сверкает молния, слышны раскаты грома, и первые капли дождя, крупные, размером с четвертак, лупят по бетонной дорожке. В воздухе ощущается запах озона и свежескошенной травы; пока мы идем, дождь успевает вымочить насквозь тонкий хлопок моей рубашки.

      – Я думал, он еще повременит. – Надзиратель Мейкон смотрит вверх на темное всклокоченное небо, готовое в любую секунду излиться струями дождя прямо на нас. – В это время года такое каждый день. С утра светит солнце, небо голубое, лучше и быть не может. А потом, часа в четыре, налетает буря. Но зато воздух становится свежим. Вечер сегодня будет приятный, нежаркий. Нежаркий для этой поры. В июле или августе сюда лучше не приезжать.

      – Я жила когда-то в Чарльстоне.

      – Ну тогда вам это знакомо. Если бы я мог взять летний отпуск, то отправился туда, откуда вы сейчас приехали. В Бостоне должно быть градусов на двадцать холоднее, – добавляет он.

      Мне не очень нравится, что ему известно, откуда я прибыла.

      Впрочем, догадаться нетрудно, напоминаю я себе. Любой проверяющий видит, что я работаю в Кембридже, а ближайший аэропорт