Анна, Ханна и Юханна. Мариан Фредрикссон

склону к озеру. Она видит, как ее братья гребут тяжелыми веслами – с усилием вперед, легко назад.

      – Керосиновые лампы! – кричит мать, бегущая в дом.

      Но солдат останавливает ее и кричит:

      – Лампы я уже вынес!

      Ребенок смотрит на происходящее расширенными от страха глазами. Но кто-то сует ей в руку леденец.

* * *

      Картина снова меняется, день клонится к вечеру. Она сидит у отца на плечах, и он несет ее, как часто делал это по вечерам, вверх по склону, к горному озеру. Все вокруг выглядит таинственным и неотвратимым, совсем не таким, каким должно выглядеть озеро с его светом и синим сиянием. Больше всего тишину темного озера нарушают мельницы, расположенные выше, и гребцам приходится напрягать все силы, чтобы не врезаться в плотину.

      Отец, как и каждый вечер, внимательно рассматривает шлюз.

      – Северное течение, – говорит он, и она слышит, какой подавленный у него голос. – Запомни, Юханна, вода, дающая нам хлеб, течет из Норвегии. Вода, – говорит он, – умнее людей, она плюет на границы.

      Он сильно зол. Но Юханне нечего бояться, пока она сидит у него на плечах.

      Смеркается. Отец, тяжело дыша, с трудом снимает с плеч Юханну – они подошли к склону. Отец направляется к мельнице, возится с замком. Юханна слышит, как он, вполголоса ругаясь, начинает спускаться вниз, к лодке. В пещере уже тихо, братья уснули, только мама ворочается на жестком ложе.

      Девочке разрешают спать у отца на плече. Она прижимается к отцу. В пещере холодно.

      Потом возникают новые картины. Теперь она уже больше. Она видит это по размеру своих следов, прыгая у входа в пещеру. Она обута в деревянные башмачки – на склоне очень скользко.

      – Папа, – кричит она, – папа!

      Но он не отвечает. Наступила осень, темнеть стало рано. Юханна видит свет в пещере, и ее это почему-то пугает. Из пещеры раздается чей-то громкий возглас. Это Рудольф. Он видит, как она испугана, а она замечает, что они оба шатаются – и он, и отец.

      – Иди домой, малышка! – кричит Рудольф, и она, плача, бежит вприпрыжку. Падает, больно ударяется, но боль в разбитой коленке ничто в сравнении с переполняющей ее радостью.

      – Папа, – кричит она, – папочка!

      Потом приходит ночная медсестра, озабоченно склоняется над ней:

      – Ну, ну, Юханна, это был всего лишь страшный сон. Спи, засыпай.

      Юханна, как обычно, послушно закрывает глаза и на несколько часов позволяет себе заснуть – до тех пор, пока ее не будят голоса начавшейся дневной смены, а в жилы не врывается ледяной холод. Юханна дрожит от холода, но никто этого не замечает, окно открыто и оттуда немилосердно дует. Но вот ей меняют постель, и она больше не мерзнет и не краснеет от стыда.

      Она возвращается в дневную белую пустоту, в ослепительное небытие.

      Анна провела ночь, мучаясь тяжелыми отрезвляющими мыслями. Эти мысли проснулись одновременно с чувствами, когда сестра Мерта спросила о ее поздних детях. Нежность и ненасытность. С ней всегда было так – сила чувств оставалась прежней, даже когда убывали силы телесные.

      Уснула