Дикарка или Замуж за лесника. Ольга Александровна Никулина

не приходило, что кому-то можно было рассказать об этом. С детства она усвоила, что своими криками из-за кошмаров она нарушает покой семьи, мешает всем спать. Мама после ее снов ходила с головной болью, и Света чувствовала себя виноватой. Все ее старания были направлены на то, чтобы оградить семью от беспокойства, которое могут принести ее сны. Она молчала о том, что ей снилось, и если не могла скрыть своего крика, то по пробуждению тут же затыкала себе рот, чтобы не орать. И потому, когда здесь, на практике, ей неожиданно приснился давний кошмар, она порадовалась, что на этот раз вообще не кричала и никого не разбудила. Однако утром она встала подавленная, так как впечатления от сна оставались еще очень яркими.

      – Слушай, Свет, пошли сегодня после практики в поселок на рынок, – попросила ее Оля во время утреннего умывания. – Не могу, как творога хочу деревенского, и еще сметану. Сходишь со мной?

      – Угу, схожу… – Свете после кошмара хотелось плакать. В горле стоял комок. В своих снах, где она видела себя ребенком, она очень сильно чувствовала жуткое ощущение отчаяния и безысходности. Мертвящей, безнадежной безысходности, когда хочется какого-то утешения, но рядом только страшная тетка, а безжалостный огонь готов сжечь тебя заживо. Но почему ей снится все это? Откуда вообще эти сны взялись? И это страшное, адское чувство безнадежия… Хорошо, что она не кричала сегодня.

      Они втроем, Света, Оля и Генка чистили зубы у длинного умывальника, представляющего из себя длинную трубу с врезанными в нее кранами. Вода утекала по желобу на землю.

      Прополоскав рот, Оля еще раз взглянув на грустную подругу, не выдержала:

      – Свет, а ты чего такая?

      – Какая? – Света подняла на нее глаза.

      – Такая! У тебя вид, как будто тебя приговорили к смертной казни.

      Генка с интересом посмотрел на Свету, улыбнулся Оле. Света же с новой силой ощутила ком в горле и просто молча покачала головой, мол, все нормально… Сказать о том, что ей приснился страшный сон она не могла. Почему-то эти сны наполняли ее душу не только безнадежием и безысходностью, но еще и стыдом. В этих снах она была какой-то полураздетой, грязной, оборванной, в каких-то заскорузлых трусах, а то и вообще без них и саму себя она ощущала, как что-то грязное, плохое, достойное всякого презрения и побоев…

      После умывания они отправились на завтрак в столовую, располагающуюся неподалеку от общежития. Столовая была просторная, большая и вместе со студентами здесь обедали и рабочие-строители, строящие в местном поселке коттеджи.

      На завтрак была пшенная молочная каша, в которой таял большой кусок сливочного масла. Такой вкусной каши Света нигде еще не ела. Но на этот раз есть ей не очень хотелось, и она уныло ковыряла ложкой так любимую ею здесь кашу и горько вздыхала.

      В столовой было шумно. Одни студенты, позавтракав и отодвинув с шумом табуретки, уходили, другие, еще голодные, приходили. Все ели за длинными столами. А у окон, не за таким длинным столом, как у студентов, ела бригада строителей. Мужики