Все, что вы скажете. Джиллиан Макаллистер

головы или шеи?

      – Я… Я не знаю, я толкнула его, он упал и скатился вниз по ступенькам.

      Никого нельзя винить за честность и судить за случайную ошибку.

      – Как можно быстрее, – повторяет оператор.

      Я переворачиваю мужчину, одна часть лица которого скрыта капюшоном, а другая находится в тени.

      – Сейчас вам нужно проверить, дышит ли он. Смотреть, слушать и чувствовать, помните? Можете повторить за мной?

      – Смотреть, слушать и чувствовать, – повторяю я деревянным голосом.

      – Посмотрите, поднимается ли его грудь, приложите ухо, постарайтесь почувствовать его дыхание.

      Я таращусь на грудную клетку мужчины, а потом наклоняю к ней голову. Внезапно получается слышать буквально все вокруг: шум уличного движения, плеск воды в канале, звук разбивающихся о бетон капель дождя. Но ни звука от лежащего человека.

      Я снимаю перчатку и подношу руку к его лицу, но не чувствую дыхания на своих пальцах. Это настолько неестественно, словно не хватает важной части тела, например, ресниц или ногтей на пальцах. Содержимое моей сумки рассыпалось по земле, как только я наклонилась над мужчиной – выкатилась помада, которой я никогда не пользуюсь, поскольку она нервирует меня, постоянно размываясь.

      – Он не дышит. – На меня накатывает новая волна паники.

      – Точно? – переспрашивает оператор. – Приложите щеку к его рту и скажите мне, если почувствуете его дыхание на своем лице.

      Я морщусь, но все равно делаю это.

      И ничего не чувствую: ни дуновения, никакого тепла, никакого шевеления прядей волос от его дыхания. Ничего.

      – Он точно не дышит.

      – Сейчас нужно сделать искусственное дыхание, – говорит женщина, ее голос хрипловатый, терпеливый, сочувствующий. – Потому что он утонул.

      Утонул.

      – Хорошо.

      – Переверните его на спину. Осторожнее с шеей. Поднимите его подбородок вверх, Джоанна. Запрокиньте его голову назад. Сделали?

      Я перетаскиваю мужчину на более ровное место. Капюшон сполз, и стало видно его лицо. Это не Сэдик.

      Его глаза также широко расставлены, но на этом сходство заканчивается. Черты его лица тоньше, никаких тяжелых бровей, ямочки на щеках. Это не Сэдик, не Сэдик, не Сэдик!

      – Я… – я ничего не говорю, хотя, может быть, и стоит. – Черт! Сейчас.

      Мысли мои бегут, как вода через сточную трубу. Это не он, не он. Этот человек не домогался меня, не преследовал. Я снова смотрю на его кроссовки, точно такие же. Точно такие же дурацкие кроссовки.

      Он вышел на пробежку: в кроссовках, с наушниками, весь в черном. Как я могла сделать такую катастрофическую ошибку? Как можно было не проверить?

      Голос в наушниках становится то громче, то тише по мере того, как я двигаюсь.

      Я могу бросить трубку, убежать, улететь куда-нибудь прежде, чем меня остановят. А меня остановят? Все мои знания получены от просмотра телевизора. Не помню, когда в последний раз открывала газету. Приходится с горечью признать, что я ничего не знаю о реальном мире. Вот Рубен знает, что делать – он Правильный