В зоне риска. Интервью 2014-2020. Юрий Поляков

сочинений, каждый год появляется ваш новый роман или повесть. У критиков даже появился такой термин – «феномен Полякова». В чём секрет такой работоспособности?

      – Ну, не каждый год. Просто мои вещи переиздают, экранизируют, инсценируют… Кажется, будто я написал очень-очень много, но это иллюзия. На самом деле большинство моих ровесников, активно работающих в литературе, написали раза в 3-4 больше, чем я. А я как раз исхожу из ленинского принципа: лучше меньше, да лучше. Я всегда подолгу работаю над текстами, не выпускаю их из рук, пока не достигну устраивающего меня уровня. Зато потом эти книги долго служат – и читателю, и мне. Помногу раз переиздавались «Сто дней до приказа» и «Апофегей», «Парижская любовь Кости Гуманкова» и «Козлёнок в молоке», «Замыслил я побег…». Даже «Гипсовый трубач», оконченный в 2012 году выдержал уже пять изданий.

      А работоспособность воспитана с детства. Я вырос в рабочей семье, у меня никогда не было ни полезных связей, ни нужных знакомств. Я всегда зависел лишь от себя и знал, что если что-то сделаю, значит, сделаю. Если не сделаю, значит, никто за меня это не сделает.

      – Проза, поэзия, публицистика, драматургия – как вам удаётся так легко переходить от одного жанра к другому?

      – Не знаю, какой-то тумблер в мозгах щёлкает, но в принципе это типично для русской литературы. Наши крупнейшие писатели с успехом работали в разных жанрах. Возьмите Тургенева – это проза, драматургия, публицистика и поэзия. У Толстого – проза, драматургия и гениальная публицистика. И у Чехова – то же самое, и у Булгакова, Леонова, Катаева. Разные жанры дают писателю возможность проявить разные стороны своего социального, психологического, эстетического опыта. Что-то можно полнее выразить в прозе, что-то в публицистике, что-то в драматургии. Были и чистые драматурги как, например, Островский, Эрдман, но в основном все они, за редким исключением, работали в четырёх основных жанрах – стихи, проза, драматургия и публицистика. Это совершенно нормально, потому что нет такой профессии – прозаик, поэт или драматург. Есть профессия – литератор, который должен уметь всё. Если надо, я могу, точно так же, как вы, сделать интервью. Маркес взял сотни интервью. И рецензию могу написать, и стихи сочинить на какой-нибудь случай.

      Когда у меня в голове рождается идея или сюжет, я понимаю что буду писать – статью или повесть. Например, я задумался, почему в Москве практически нет улиц, связанных с Московской Русью, да и с Романовской Россией. Ни улицы Ивана Калиты, ни Александра Третьего, ни Алексея Тишайшего… Это неправильно, но не роман же об этом писать! Конечно, это статья – «Где проспект Ивана Калиты?» Или, допустим, мне пришла идея рассказать о судьбе журналиста, который во время перестройки боролся за свободу слова, и показать, куда его привела эта дорога, вроде бы вымощенная благими намерениями. Ясно, что по объёму, по населённости героями – это роман. Его я сейчас заканчиваю, называется он «Любовь в эпоху перемен» и выйдет в будущем году. Или моя новая пьеса «Как боги», которая широко идёт по стране. Это история человека, который