Вираж судьбы. Юлия Знаменская

квадрат детской площадки, полоски проезжих дорог. Она взглянула в небо, надувшееся тучами и изливавшее божественную тоску на бренный мир. Ей захотелось подняться дальше, выше туч, выше облаков, к солнцу. И сгореть скорее… Но тут Галя услышала внизу знакомый голос, он звал ее. Странно, ведь ее слух не умел улавливать звуки. Откуда голос? Галя посмотрела вниз и разглядела женщину в плаще, оравшую на согнутую пополам старуху, застрявшую в луже:

      – Галь, ну ты охренела? Чо в луже встала? Пшли! Купаться надумала?

      Галя была глухонемой с детства. Но не от рождения. В сорок третьем попала с родителями в плен и почти сразу – в концлагерь для мусульман. Мама ее была татаркой. А папа… А папа отказался покинуть маму и остался с ней до конца, хотя был по происхождению французом знатных кровей. Детей фашисты сразу у родителей забирали: отрывали, отбивали прикладами, вырывали с из рук. Галя знала, еще помнила медленно разжижающимся мозгом, что ее имя означало по-татарски "госпожа". Папа придирчиво выбирал имя дочурке, похожей на волшебный сказочный цветок, распустившийся на радость миру! Ниса. Ее имя было вовсе не Галя, и не стервоза, и не…  Ее звали Ниса.

      Папа часто читал ей на ночь стишок Тютчева, сильно картавя руское эр и сглаживая согласные:

      Ниса, Ниса, бог с тобою!

      Ты презрела дружний глас,

      Ты поклонников толпою

      Оградилася от нас…

      А потом хватал дочку на руки и кружил, и шептал: "ma belle… ma belle.." Ниса обожала папин голос, слушала его, затая в сердце счастье, чтобы не выплеснулось.

      В лагере детей держали в чистоте и сытости, как в дорогом пансионе. Трехлетняя Ниса думала, что тут очень странные добрые фашисты, они просто хотят помочь папам и мамам прокормить детей, потому что война, потому что голод. Периодически некоторые из ее подружек исчезали бесследно. Их уводили к врачу и больше не приводили обратно. Ниса решила, что врач проверял детям здоровье перед тем, как вернуть папе и маме. Ниса жадно ждала момента, когда придут и за ней тоже…

      У врача был стерильный белый кабинет. Все было белое – кушетка, стол, стулья, шкаф, пол, стены, даже окно было аккуратно замазано белой краской.

      – Как тебья зовют? – с тяжелым акцентом спросил строгий дядька в белом комбинезоне и белой марлевой маске.

      – Ниса, – вжавшись в холодный стул, ответила она.

      – Как? – уточнил дядька, заполняя клетки белого листа нарисованными крючками и петельками.

      – Ниса.

      – Насиональноть?

      – Французская! – радостно выпалила Ниса, ожидая скорого появления мамы с папой.

      – Почьему француз? Татар? Ты татар? Татар-ка? – изгибая язык во рту в непривычных позициях, продолжал каверкать буквы врач.

      – Моя мамулечка – татарка! А я как папа – француженка! – кокетливо почесав бритую голову, объяснила Ниса.

      – Йа! Да, поньятно, – сухо констатировал дядька.

      Он вышел и вернулся с белой железной коробочкой. В ней что-то весело позвякивало. Ниса мечтала, как доктор ей сейчас