Чуть ниже поверхности. Александр Рейтер

изгибы распределения.

      Остановитесь!

      Вы оборвете стебель жизни и ее возобновления, из трубок выйдет вся жидкость, просто выльется на землю и потопит ее в безумных потоках, напоит до смерти все живое, чтобы после воцарилась бездушная прямая, слепая гладкая поверхность – конец всему… Вы ничего не смыслите в гармонии петли, изогнутой во всех плоскостях и закрученной в вертикальную спираль, лишь в ней заложена возможность продолжения того, что неминуемо пришло бы к концу и истощилось.

      Приходят новые воды, на смену удушия, ничем пока не объятые и никем пока не благословленные и не проклятые, невиденные и безымянные – им и начинать все заново, пробуждая земляной калейдоскоп, спящий и видящий только сам себя в своей темноте. Время им пройти по всем этажам причудливо-витого замка, омыть лица камней и сделать песок темно-рыхлым как тесто на кухне: то-то будет пир – встреча и смесь веществ! Но и этого мало: растворяясь и даря неблагодарным безумцам радость присутствия, они уходят дальше вверх, не прощаясь и не испытывая жалости. Все рано или поздно возвращаются домой, а у кого нет дома – те все время путешествуют.

      Руки притихли и сонно задвигались: может и правда не стоит?.. Просто когда-то им стало жаль нестерпимо сухого слепка, рассыпавшегося в кулаке, и ила на вечном дне, хотелось ощутить золото середины.

      Но не отмщением обернулся зуд предчувствий, неприкаянные движения слепых рыщущих существ, потерявшихся в пространстве и отчаявшихся в поиске равновесия пришли к нужному месту. И пробудился там поток, распирая твердые породы, он начал движение на свет – начал свое мнимое возвращение. Когда он выбрался на теплую землю, стала ясна тайна: благо – и есть пропорция, пропорция – и есть благо. Рукам больше не пришлось беспокоиться, они могли, сложившись лодочкой, набрать из потока свою меру и напиться.

      (3.09.2015)

      Соломенные бычки

      Соединения были непрочными, все держалось только на круговом ветре и взорах цапель, влюбленно парящих на верхнем крае форм. Иногда гневаясь на слишком короткие закаты, железных коней или нерадивость степных грибников, они пытались превращаться в упрямость молодых ослов или лабиринты для муравьев, а потом, когда вместе с огоньком недовольства исчезали и последние розоватые, а затем и темно-синие реки на западе, и все переливы сглаживала теплая темнота, наступало время, когда они паслись хороводом и перешептывались о чем-то непонятном полевым гостям.

      То посеребренность лунных трав, вселяющих непрерывность в переоблачении будущего в настоящее, направляла их плавные спиралевидные движения к югу, то мягкость покрывал полусфер, радующих сердце каждой пробирающейся сквозь их объятия секунды, поворачивала их к западу, то протяжный бархатный гудок, всегда чуть позже полуночи, текущий виолончелью воспоминаний детства, того самого, когда каждый из них был величиною с поле и видел не только свое созвездие, но и дальнюю змейку речки, показывающуюся только в летние новолуниния, да и то