Покаянные сны Михаила Афанасьевича. Владимир Колганов

в раннем детстве…

      Вот в это верю! Точно верю! Даже сюда доносится его собачий лай. Трясутся стены. Кто-то строчит на пишущей машинке. Потухла сигарета, но уже дымится абажур настольной лампы. Шедевр рождается в невыносимых муках… Ну, ну, родимая! Жги, наяривай, давай!

      – Честно признаюсь, я не хотела быть литератором. Сейчас я очень хочу, потому что мне это приносит деньги… Еще на физфаке узнала, что Бродский получил Нобелевскую премию. Подумалось: а почему не я? Стала писать стихи… И вот, наконец, добралась до большой литературы.

      – Ваша идеологическая линия… С кем вы как гражданка, как писатель?

      Этот вопрос задал довольно упитанный господин, сидевший во главе стола, по другую сторону от самовара. Если судить по лоснящемуся лицу и явным признакам раннего выпадения волос, служил он продавцом в гастрономическом отделе или, на худой конец, чиновником в отделе по распределению жилплощади. Лысый господин – это и был Семен Васильевич Евдох. Вечно эти не по возрасту озабоченные мужики норовят задать каверзный вопрос прелестной даме. Однако и дама, видимо, не промах.

      – Я не придерживаюсь какой-то строго определенной линии. Человек, обладающий собственной идеологической позицией, на мой взгляд, просто не умен. Потому что достаточно способная к мыслительной деятельности личность не станет себя ставить в рамки какой-либо системы. Мыслящий человек меньше всего хочет быть рабом. Если бы на меня влияли общепринятые правила, я бы приложила все усилия, чтобы от них избавиться.

      Семен Васильевич удивлен:

      – Вы не признаете принципы общественной морали?

      – Да! Я выше и морали, и нравственности, – гордо заявляет дама.

      – Но как же так, Лизонька? Это вроде бы не комильфо, – замечает кто-то из ее поклонников.

      – Радость моя! Не комильфо – это то, что ниже. А я гораздо выше, знаете ли. – Судя по тону, Лизонька слегка обиделась.

      Далее следует вопрос по существу:

      – А как называется этот ваш роман?

      – Название я выбрала простое – «Сезанн».

      – Но почему именно Сезанн? Чем не понравился вам, скажем, Модильяни? – Это я спрашиваю.

      – Ничего не могу к этому добавить.

      Что ж, пусть будет Сезанн. Хорошо хоть не Ван Гог – было бы обидно за любимого художника. Ну ладно, с названием кое-как разобрались, а остальное…

      Наконец, слово взял Семен Васильевич Евдох. Как и положено, по завершении культурного мероприятия следует подбить итоги.

      – Дамы и господа! Я вот что вам хочу сказать. Как невыносимо, когда холодные, самовлюбленные, абсолютно полые люди примазываются к мировой культуре! Нет, это не мои слова. Но очень кстати вспомнилось. Честно говоря, я бы тоже не стерпел. Да можно ли молчать, когда чуть ли не дословно списывают, когда заимствуют светлые идеи, когда воруют у тебя, по сути, самое дорогое, что еще осталось в жизни – возможность писать то, что приходит в голову. Да что там говорить – грех, великий грех отбирать хлеб у тех, кто добывает его тяжким