Покаянные сны Михаила Афанасьевича. Владимир Колганов

еще в лоб пулю получить от пьяного защитника.

      – Нет уж, позвольте, штабс-капитан!

      – А не позволю!

      – Но я же вовсе не социалист.

      – Не ври! По роже сразу видно!

      – Я даже слова этого поганого не выношу.

      – Так я и поверил!

      – Я, как и вы, радею за монархию! – Я встал, для храбрости перекрестился и запел: – Боже, царя храни!..

      Дальше в сознании провал. Могу предположить: штабс-капитан пытался задушить меня в объятиях… Ясно лишь, что, едва закончится одно кошмарное видение, взамен его непременно начинается другое… И так без конца, без смысла, без надежды…

      Только теперь, припомнив подробности ночного спора, я осознал весь ужас происшедшего. Кира мне изменила, родину я уже почти что потерял, осталась судорожно бьющаяся жилка у виска. Стоит нажать на спусковой крючок, и вся эта не нужная мне жизнь вытечет за несколько мгновений…

      Из коридора просачивается табачный смрад. Доносятся возбужденные голоса – тоже все о чем-то спорят. Мало им того, что было в марте! Бездари! Пропили Россию, продули, проиграли…

      Вот и я тоже все, что только можно, проиграл. И нет мне теперь ни пощады, ни прощения… Я снова проваливаюсь в полузабытье.

      Только в этой качающейся полутьме она и согласна появиться – порочная, эгоистичная женщина с невиданным, изощренным талантом обольщения. Княгиня! Ее нога в черном шелковом чулке… Халат словно бы случайно распахнулся, и стало видно кружево белья… Я слышу ее призывный шепот, еле различимый среди стука колес и воя ветра за окном…

      И этому нежному шепоту ответил храп пьяного в стельку офицера.

      Когда очнулся, поезд уже стоял у перрона Брянского вокзала. За окном серый полумрак, а в голове одна-единственная мысль: неужто все на самом деле кончено? Однако так не может быть, так не бывает, чтобы не оставалось никакой надежды. Даже у приговоренного к смерти есть последнее желание…

      Только добрался до Обухова, отпустил извозчика и сразу к телефону:

      – Барышня! Тридцать два ноль семь… Умоляю, поскорее… Ах, Кира! Кира, это я… Я только что с вокзала.

      В трубке молчание. Потом слышу голос, но совсем чужой:

      – Миша, я вас прошу, вы больше не звоните.

      – Но почему?

      – Мы скоро уедем за границу.

      – А как же я?

      – Я благодарна вам за все. За то, что помогли мне в трудную минуту. Оказались рядом, когда я умирала от тоски и одиночества… Но ничего уже не будет. Никогда!

      – Но так нельзя!

      – Господи, Миша! Мне тоже тяжело. Но здесь оставаться невозможно. Вы только посмотрите, что тут делается!.. Бежать, бежать непременно из Москвы!

      – Нет!!!

      – Миша, смиритесь!.. Все прошло! Забудьте. И я забыла, и вы не вспоминайте.

      – Я застрелюсь! И ты будешь в этом виновата.

      – Не мучайте меня! Подумайте, что будет, если я останусь. Что будет со мной и с детьми?

      – Я буду вас защищать!

      – Ради бога! Если вы любите меня, то отпустите!

      – Кира! Сжальтесь!

      – Если