Пятая планета. Виталий Вавикин

– малани. Вы слишком молоды, чтобы понимать это. Но вот первопредки…

      – Так ты зол на них за то, что они не сказали тебе, как все будет спустя тысячи лет?

      – Сомневаюсь, что их заботило это. Лишь порядок вселенского хаоса. Словно краски, вылитые наудачу на холст в надежде, что случайность создаст идеальную картину, художник.

      – Такого не бывает.

      – А если для попыток у тебя есть целая вечность?

      – Это глупо.

      – Это наше начало. Хотя я думаю, что было и что-то прежде. И будет. Ведь для тех, у кого нет времени, будущее может начаться в прошлом, а прошлое в будущем. Кто знает, на какой уровень они перейдут дальше? И кто даст гарантию, что в итоге все это не вернется к своим истокам, продолжив древний путь в молодой расе, которой только предстоит родиться, – Юругу прервался.

      Вокруг кипела жизнь, но Пилсу начало казаться, что все это происходит где-то извне, не в его мире, не в его жизни. Белый холст вставлен в мольберт, кисть в одной руке, в другой палитра, но рисунок никогда не родится, не родится желание рисунка, потребность в рисунке, если только рисунком не станет черный непроглядный цвет, которым можно закрасить холст. Все остальное обман, фальшивка. По крайней мере для него – для Пилса. Как цели матери или сестры. В них есть смысл, но они не применимы к нему. Он может лишь рисовать, делать наброски, разбрызгивать краску, надеясь, что рано или поздно родится шедевр. Но у него нет вечности для этого.

      – Можно выбрать другой путь, художник, – сказал Юругу голосом внутри головы. – Я могу показать тебе другой путь. Твой собственный путь… – Юругу закрыл глаза, запрокинул голову и начал насвистывать мелодию песни, которую пела Пилсу и его сестре мать, когда он был ребенком. В далеком прошлом, которое когда-нибудь станет будущим. Много лет спустя. В комнате для допросов. За столом. Из уст безумца и убийцы. Из уст брата сестре…

      – Не смей, слышишь! – зашипела на него Габу. – Ты не имеешь права вспоминать мать. Не сейчас!

      – Почему нет? – спросил Пилс, не открывая глаз, но воспоминания уже померкли, отступили. – Чем плоха ее песня?

      – Не из твоих уст!

      – Почему?

      – Потому что… – Габу бросила взгляд на пожилого следователя, притворявшегося безучастным свидетелем. – Потому что ты – убийца! – сказала она брату, окончательно отбросив сомнения.

      – Убийца? – тонкие губы Пилса растянулись в улыбке. – О нет, Габу. Я не убийца. Я элемент сложной мозаики, замысла… Впрочем, как и ты.

      – Какого еще к черту замысла? И… при чем тут я? – Габу невольно вспомнила проведенную с Юругу на пляже ночь, снова бросила косой взгляд на старого следователя.

      – Система уже запущена, сестра, и ты не сможешь ничего остановить, – и снова улыбка тронула тонкие губы. – Скажи, в ту ночь, что ты провела с красавцем малани… вы ведь не просто гуляли, верно?

      – При чем тут это?

      – Ответь ему, – попросил Габу следователь. – Это может быть интересно.

      – Интересно для кого? Для вас? – она наградила следователя гневным взглядом. – Если