Иван, Кощеев сын. Константин Арбенин

меня один интерес обчественного карахтеру, но дело то несрочное, и в какой стороне его искать, самому мне неведомо. Поэтому, Иван, ежели ты не возражаешь, пойдём пока вместе, а там – как Бог на душу положит.

      Иван и не думал возражать, наоборот, обрадовался – ему ведь именно того и хотелось.

      – Я вот только об одном жалею, – говорит Горшеня, – о том, что мы с тобой в баньке не попарились, вес лишний не сбросили перед дальнею дорогой.

      – Да какой в тебе вес, Горшеня! – изумляется Иван.

      – Какой-никакой, а всё ж таки вес. Голова моя, например, шибко много весит, а руки вообще с драгоценными металлами наравне.

      – Дык этот вес не лишний, Горшеня, – в пути он пригодится.

      – Только нога у меня хромает, – говорит Горшеня, – да ещё после бабкиного погреба пахнет от меня, как от фугасного снаряда. Этим запахом я всю окружающую лесную действительность порчу.

      – Никакого особенного запаха нет от тебя, – уверяет Иван, принюхиваясь, – немного гнилым картофелем отдаёт, не более.

      – Точно ли так? Гнилый картофель – не худший вариант. И всё ж таки – чего ж ты от бани-то отказался, Ваня? Мытый, что ли?

      – Понимаешь, – говорит Иван, – не было во мне уверенности, что Яга Васильевна в следующий момент не передумает и не решит тебя сызнова съесть. Я её с детства знаю, у неё задвиги разные случаются. Ей лет-то, знаешь, сколько? То-то и оно.

      – Неужто, Ваня, она меня и взаправду съесть могла? – как бы осознал Горшеня такую обратную перспективу. – Вроде ж по весне оказалось – добрейшей души старушка, с блинами, с фотокарточками…

      – Сама бы не съела, – отвечает Иван, – у неё для того и зубов-то нет. А вот угостить кого-нибудь – это запросто. От всей людоедской щедрости.

      – Стало быть, – смеётся Горшеня, – мне с гостем повезло. Другой бы съел с удовольствием, чтоб хозяйку не обижать, и ртом не крякнул.

      – Ты зря смеёшься-то. Вот съела бы тебя Васильевна – вот я бы посмотрел, как бы ты смеялся.

      – Людям, Ваня, доверять надо, – сказал Горшеня серьёзно. – Без доверия жить на свете нет никакой возможности.

      Иван задумался, бровь насупил.

      – То – людям. А Яга Васильевна… Она, конечно, няня мне и женщина в частностях хорошая, но как ни вертись, в целом всё одно получается не человек, а нечистая сила. И гости у неё, стало быть, соответствующие. Что же, по-твоему, и нечистой силе доверять надо?

      Горшеня не ответил, только поглядел на Ивана удивлённо и некоторое время потом молча шёл, будто о чём-то спросить не решался. Но всё ж таки не вытерпел, рискнул:

      – А правда, – спрашивает, – что ты, Ваня, – Кощея Бессмертного сын? Или мне послышалось?

      – Правда, – подтверждает Иван, – не ослышался ты. Отец мой – Кощей, а мать – из обычных деревенских людей, Марья-Выдумщица, значит.

      Горшеня остановился, уставился на Ивана своими чёрными зрачками, самым внимательным образом его оглядел.

      – Стало быть, – взвешивает Горшеня в голове факты, – и ты, Ваня, наполовину