Каждый новый день. Дэвид Левитан

него наркотики?

      А заткнуться-то, кажется, надо было мне.

      – Мы подрались не из-за наркотиков, – говорит Оуэн. – Их у него нашли уже потом.

      – Так в чем же тогда дело, из-за чего вы подрались? – спрашивает мать, как будто драка этих двух друзей детства – самая невероятная вещь на свете.

      – Из-за девушки, – говорит Оуэн. – Мы подрались из-за девушки.

      Интересно, это домашняя заготовка или экспромт? В любом случае, вероятно, это единственное, что он мог сказать, чтобы моментально осчастливить наших родителей (ну, осчастливить – это, конечно, преувеличение; скорее, им было очень приятно). Они не желают, чтобы их сын покупал или продавал наркотики, был задирой или задирали бы его. Но драка из-за девушки? Да это же просто прекрасно! И особенно потому, что, как я догадываюсь, не похоже, чтобы Оуэн когда-нибудь до сегодняшнего дня говорил им о своих девушках.

      Оуэн видит, что процесс идет в правильном направлении, и торопится закрепить успех:

      – Если она узнает… о господи, она не должна узнать! Я слышал, некоторые девушки любят, когда парни дерутся из-за них, но она точно не из таких.

      Мама кивает с одобрением.

      – Как ее зовут? – спрашивает папа.

      – Ты хочешь это знать?

      – Обязательно!

      – Наташа. Наташа Ли.

      Он сделал ее китаянкой! Молодец!

      – Ты ее знаешь? – спрашивает меня отец.

      – Ну да, – отвечаю. – Шикарная девица. – Потом я оборачиваюсь к Оуэну и говорю, бросая на него притворно-гневные взгляды: – А этот Ромео мне и не сказал, что запал на нее. Хотя теперь все становится более или менее понятным. В последнее время он вел себя очень странно.

      Мама снова кивает:

      – Да-да, очень.

      Ходит с налитыми кровью глазами, вертится у меня на языке. Поедает чипсы «Читос». Смотрит в пустоту. Еще немного чипсов. Должно быть, это и есть любовь. Что это, если не любовь?

      То, что угрожало разразиться настоящей войной, превращается в военный совет. Наши родители сидят, придумывая, что говорить директору; особенно как объяснять побег Оуэна из приемной. Я только надеюсь, для его же блага, что Наташа Ли на самом деле окажется студенткой, причем неважно, есть что-то между ними или нет. Моя память глухо молчит. Бывает так, что звук имени наводит на какие-то воспоминания, но это имя для меня звучит в пустоте.

      Когда нашему отцу кажется, что найден выход, позволяющий сохранить лицо, он становится почти дружелюбным. Оуэну придумано страшное наказание: ему надо постараться до обеда навести порядок в своей комнате.

      Представляю, какова была бы реакция, если бы это Лесли избила какую-нибудь девчонку из-за парня. Но этого вопроса сегодня нет в повестке дня.

      Я поднимаюсь вслед за Оуэном в его комнату. В комнате мы одни, дверь заперта, посторонних ушей нет, и я говорю:

      – Ну ты дал! Классно выкрутился!

      Он смотрит на меня с нескрываемым раздражением:

      – Не понимаю, о чем ты тут толкуешь. Давай топай из моей комнаты.

      Вот почему мне больше нравится быть единственным ребенком в семье.

      Думаю,