Цель – Перл-Харбор. Александр Золотько

необходимость может возникнуть, Даниил Ефимович. Вы собирались поставить меня перед неизбежностью выбора – рискнуть всем и убрать неприятного вам человека или позволить ему… А вот, кстати, и он… – Игрок налил себе в бокал вина. – Если, паче чаяния, такая необходимость возникнет, то я либо сам все сделаю, либо верну вам ваш «браунинг».

      20 апреля 2012 года, Уфа

      Торопов закрыл глаза; ему казалось, что солнце, отражаясь от носков начищенных сапог Нойманна, раскаленным прутом ударило в зрачки. Как он не заметил этих сапог сразу? Там, во дворе…

      Да, длинный плащ, но ведь сапоги трудно спутать с ботинками или туфлями… Не обратил внимания? А если бы обратил? Если бы заметил необычную обувь – закричал бы?

      Побежал бы прочь?

      Гестапо…

      И ведь не пистолет теперь пугал Торопова больше всего, не нож, украшенный готической надписью, а спичка в руке у штурмбаннфюрера. Обычная спичка. И шутливый тон Нойманна. И насмешка во взгляде Краузе.

      Торопов открыл глаза – Нойманн стоял перед ним, заложив руки за спину и перекатываясь с носка на каблук и обратно. Голову немец чуть склонил к правому плечу и, казалось, с интересом рассматривал Торопова. Как скульптор перед каменной глыбой… перед древесным стволом, из которого предстояло вырезать нечто… Боже, вырезать…

      И что странно, мелькнуло где-то в мозгу Торопова, где-то глубоко-глубоко, в темноте… Торопов даже не сразу осознал, что именно проплыло над самым дном его разума.

      Откуда здесь гестаповцы? Здесь, в глухомани, в российской глубинке, в Уфе… Через шестьдесят семь лет после войны… Появились и ведут себя, будто имеют на это право, будто время не властно над ними. Будто это нормально, когда гестаповцы вот так, запросто, хватают ни в чем не повинного человека… А он не виноват ни в чем! Ни в чем! Нельзя, в самом деле, творить такое только за то, что Торопов писал на сайте… на сайтах… Нельзя!

      Краузе стащил с себя куртку, бросил ее на прошлогоднюю хвою, устилавшую пространство между деревьев, тоже остался в черном мундире. На ремне – кобура. Расстегнутая кобура.

      Водитель взял из машины «шмайссер» и отошел за деревья, туда, откуда приехал микроавтобус. «Шмайссер», упрямо повторил про себя Торопов, наплевать ему на то, что сам неоднократно по этому признаку уличал оппонентов в Сети в незнании истории и материала. Какая, на хрен, разница?

      – Сколько вас заброшено сюда?

      Торопов не сразу понял, что это у него спрашивает Нойманн. А еще не понял вопроса. Что значит – заброшено?

      – Я не понимаю… – тихо сказал Торопов. – О чем вы?

      – Ответ неверный! – радостно сообщил Краузе, шагнул вперед и ударил. – Неверный ответ.

      Кулак врезался в солнечное сплетение Торопова, мир вокруг качнулся и стал меркнуть. Темнота поползла откуда-то из-за спины, заливая поляну, деревья, небо и солнце.

      – Не спать! – крикнул Краузе, и его ладонь хлестнула Торопова по щеке. – Не спать!

      – Я… не понимаю… вас… Вы меня с кем-то путаете… – еле слышно прошептал Торопов, все силы у него уходили