Молния. Дин Кунц

пекущейся о здоровье друзей и знакомых.

      – Герр Штефан, что вы здесь делаете в такой час и в такой ливень?

      – Мне не спалось.

      – Жуткая погода! Входите, входите! Так и простудиться недолго!

      Штефан вошел в тамбур и, пока Виктор запирал дверь, порылся в памяти в поисках обрывков информации о личной жизни охранника.

      – Судя по вашему виду, ваша жена по-прежнему готовит вам эти потрясающие блюда с лапшой, о которых вы мне рассказывали.

      Отвернувшись от двери, Виктор тихо рассмеялся и похлопал себя по животу:

      – Клянусь, ее нанял сам дьявол, чтобы ввести меня в грех чревоугодия! А это у вас что такое? Чемодан? Вы решили здесь поселиться?

      Вытерев мокрое от дождя лицо, Штефан сказал:

      – Да так, данные исследований. Брал их домой несколько недель назад. Работал по вечерам.

      – У вас что, совсем нет личной жизни?

      – Я выделяю себе ровно двадцать минут каждый второй четверг.

      Виктор неодобрительно поцокал языком, затем подошел к письменному столу, занимавшему треть пространства небольшой комнаты, поднял телефонную трубку и позвонил второму ночному охраннику, дежурившему в вестибюле перед главным входом в институт. Когда кого-то впускали внутрь в неурочное время, дежурный охранник всегда предупреждал коллег в другом конце здания во избежание ложной тревоги и, возможно, случайной стрельбы в сотрудников, явившихся без злого умысла.

      Оставив мокрый след на вытертой ковровой дорожке, Штефан выудил из кармана плаща связку ключей и подошел к внутренней двери. Как и наружная, она была стальной, на скрытых петлях, и открыть ее можно было лишь двумя ключами, повернутыми одновременно: один ключ имелся у сотрудника с соответствующим уровнем доступа, второй – у дежурного охранника. Исследования, проводившиеся в институте, были настолько выдающимися и секретными, что даже ночной охранник не имел доступа в лаборатории и архив.

      Виктор положил телефонную трубку:

      – Насколько вы здесь задержитесь?

      – На пару часов. Кто-нибудь еще работает сегодня вечером?

      – Нет. Вы единственный мученик. И должен вам сказать, никто толком не ценит мучеников. Спорим, вы загоните себя в гроб, и ради чего? Кто это оценит?

      – Элиот писал: «Святой и мученик правят из могилы».

      – Элиот? А это еще кто такой? Какой-то поэт или вроде того?

      – Томас Элиот. Да, поэт.

      – Значит, «святой и мученик правят из могилы»? Ничего не слышал о таком. Непохоже, что это одобренный властями поэт. Наверняка инакомыслящий. – Виктор от души рассмеялся.

      Его развеселила абсурдная идея, что этот трудоголик может быть предателем.

      Вдвоем они открыли внутреннюю дверь.

      Перетащив чемодан с взрывчаткой в коридор подвального этажа института, Штефан включил свет.

      – Если у вас войдет в привычку работать по ночам, – заявил Виктор, – я принесу вам один из пирогов, которые печет моя жена, чтобы вы хоть чуть-чуть