«Сатурн» почти не виден. Василий Ардаматский

прокашлялся:

      – Куницкий Петр.

      – Где в плен сдавался?

      – Нигде не сдавался. Освобожденный я.

      – Что значит освобожденный?

      – Сидел в минской тюрьме. Немцы освободили.

      – За что сидел?

      – По тридцать пятой.

      Старков переглянулся с Марковым.

      – Академические кадры, ничего не скажешь. Что собирался здесь делать?

      – Ничего не собирался. Думал, как сяду, дам деру куда подальше. В Сибирь, к примеру.

      – Тебя обучали?

      – Две недели и пять дней.

      – Где?

      – В спецшколе…

      – Они, – тихо сказал Старков Маркову.

      Он приказал офицеру доставить пойманного в Наркомат госбезопасности и кивнул Маркову.

      – Поехали домой.

      Шагая по лесу, Старков улыбался и посматривал на Маркова.

      – Ну, как у нас с нервами?

      – По крайней мере знаю, где они находятся, – отшутился Марков.

      Старков остановился.

      – Знаете, о чем я думаю? Ваша группа будет действовать там в благоприятнейших условиях. Да, да, Михаил Степанович, в благоприятнейших. Вспомните того первого, которого привез Петросян. Немец, не то что этот уголовник. Насколько у него спеси хватило? Ровно на сутки. А потом как он лебезил, как покорно ползал на брюхе, как поносил всю свою епархию! Ведь его же уверили, что война с Россией – веселая прогулка. И академики Канариса тоже развращены успехами. После легких добыч в Европе у них должна быть очень опасная для господина Канариса самоуверенность и наглость. Вы только подумайте, они вот на этого типа, на тридцатипятника, возлагали задачу подорвать наш тыл! Наглецы! А тут Катя… – Старков посмеялся. – Одна Катя, и сюжету конец.

      Они вышли к машине и остановились, любуясь зеленым коридором шоссе, по краям которого крутым водопадом рушился солнечный свет.

      – И между тем – война… – тихо оказал Старков и вздохнул. – Садитесь, Степаныч. Надо ехать, война не ждет…

      Машина развернулась и помчалась к Москве.

      Глава 2

      Самолет, на борту которого находился Бабакин, взлетел с Центрального аэродрома и, не делая традиционного круга, взял курс точно на запад. Бабакин был втиснут в кабину стрелка-радиста, вдвоем они не могли даже присесть, стояли, чуть подогнув колени, дыша в лицо друг другу. Стоило Бабакину чуть шевельнуться, он бился головой о пулеметную турель. Стрелок нервно оглядывал небо и потом со злостью смотрел на Бабакина: случись надобность, он не сможет вести огонь из-за этого бородатого.

      Самолет летел низко, словно привязанный правым крылом к железной дороге. Чуть повернувшись вправо, Бабакин все время видел одно и то же – прямое двустрочие железнодорожного полотна и на нем эшелоны, эшелоны из кирпичиков вагонов. И было такое впечатление, будто эшелоны не движутся, а просто расставлены по всей дороге с небольшими промежутками. А вверху было блекло-голубое знойное небо. Впереди висело предзакатное громадное солнце. По отполированной руками стрелке пулеметной турели скользил нестерпимо яркий солнечный блик.

      Стрелок резко дернулся, закрутил