Как он будет есть черешню?. Виктория Лебедева

но точно не Ванькину. Я озираюсь. Ваньки в кабинете уже нет. (Увели?) Я сижу на краешке стула и чувствую, что коленкам неприятно, перевожу взгляд со следователя себе на ноги. Черешня! Злополучная коробка стоит у меня на коленях, и на юбке расплывается мокрое холодное пятно.

      – Так что скажете? – напоминает следователь. – Ничего подозрительного не замечали в последнее время? Может быть, деньги вдруг появились у вашего мальчика?

      – Нет-нет-нет, – твердим мы хором. Потому что правда нет, не было у него никаких случайных денег, сколько по утрам давали карманных, столько он за день и тратил.

      – Ну а, может, люди какие-то подозрительные? – продолжает следователь.

      Мы пожимаем плечами, переглядываемся – тоже вроде нет, да кто ж теперь поручится, мы же и не следили никогда…

      – Ну а сам он? – спрашивает следователь.

      – Сам? Что сам?

      – Что-то странное в поведении? Зрачки, может, расширенные? Или возбуждение чрезмерное?

      И что ей ответить? У него близорукость, очень сильная, минус восемь, они у него всегда расширенные, с детского сада еще… и что мы можем сказать о «чрезмерном возбуждении», если человек вот только что сдал ЕГЭ и отгулял выпускной?.. Господи… а я-то переживала, что у него по математике всего восемьдесят два балла… Дура, дура!!!

      – Ну ладно, – говорит следователь. – Заберите вещи.

      Нам выдают вещи: ремень, шнурки и очки, ключи от дома.

      – А как же?! – Я держу очки в руке, не зная, что теперь с ними делать.

      – Вы понимаете, – говорит Андрей тихо и очень вежливо (верный признак, что он сейчас в ярости), – у мальчика близорукость, он без очков не может.

      – Не положено, – чеканит следователь. Без злости и раздражения – почему-то я это сразу чувствую, а Андрей – нет, и он начинает спорить.

      Градус разговора стремительно повышается, я протягиваю руку и кладу мужу на колено:

      – Андрей. Не надо. Перестань.

      – А если он этими очками вены себе?! – раздражается следователь. – Думаете, это что, просто так вам правила?! Ради вашего же блага!

      – Это как же?! – говорит Андрей запальчиво.

      – А вот так! Стекло вынет, побьет и… или вон дужку наточит!

      Я думаю, что «наточит дужку» – это вовсе бред, как в дурном тексте, но предпочитаю молчать. Это ощущается на уровне инстинкта – следователя раздражать не надо, можно навредить Ваньке.

      Потом опять провал. Ванька сидит на первом этаже, в обезьяннике. Это темная гулкая клетка примерно три на четыре, с узкими деревянными лавочками по стенам. Ванька поближе к свету, ест булочки и нарезку. В углу ютится какой-то тощий гастарбайтер неопределенного возраста, нахохлился и зыркает на жующего Ваньку. А мы стоим у решетки и тоже смотрим, как ребенок ест.

      – Иван, ну что же это такое, – говорит Андрей. – Ты же тут не один, предложи человеку.

      Провал. Ванька и гастарбайтер жуют уже вместе. Молодой тоже пацан оказался, когда из