Бен-Гур. Льюис Уоллес

человека, силившегося удержать ее во что бы то ни стало. Ее крики были пронзительнее всех остальных и ясно долетали до кровли, несмотря на окружающий шум и гвалт.

      К ней-то и бросился Иуда. «Мать! О моя мать!» – кричал он. Она протянула к нему руки, но в ту минуту, как он уже коснулся их, его схватили и оттащили от нее, при этом кто-то внятно и громко сказал:

      – Это он!

      Иуда взглянул на говорящего и узнал Мессалу.

      – Этот, что ли, убийца? – спросил мужчина в прекрасной одежде легионера. – Да он еще совсем мальчик!

      – Боги! – возразил Мессала, не забывая и тут растягивать слова. – Новейшая философия! Что сказал бы Сенека, услышав, что человеку необходимо быть старым, чтобы ненавидеть и убивать. Это он, берите же его. Вот его мать, а там – сестра. В ваших руках теперь вся семья.

      Сила любви к родным заставила Иуду забыть недавнюю ссору.

      – Помоги им, о мой Мессала! Вспомни наше детство и помоги им. Я умоляю тебя.

      Мессала сделал вид, что не слышит этих слов, и, обратившись к офицеру, сказал:

      – Я более не могу быть вам полезен. На улице интереснее. Прочь Амур, да здравствует Марс!

      С последними словами он исчез. Иуда понял его и с горечью в душе молил небо:

      – В час возмездия, о Боже, да не останется он безнаказанным.

      Сделав над собой усилие, он приблизился к офицеру.

      – О господин, – сказал он, – эта женщина, вопли которой вы слышите, моя мать. Пощадите ее, пощадите и мою сестру. Бог справедлив, Он воздаст вам милосердием за милосердие.

      Человек, по-видимому, был тронут словами юноши.

      – Отведите женщин в башню, – приказал он, – но не причиняйте им ни малейшего зла. Вы ответите мне за них.

      Затем, обратившись к людям, державшим Иуду, он сказал:

      – Принесите веревку, свяжите ему руки и тащите на улицу. Наказание еще ожидает его.

      Мать увели. Маленькая Тирса, одетая по-домашнему и оцепеневшая от ужаса, пассивно следовала за стражей. Иуда, послав каждой из них по прощальному взору, закрыл лицо руками, как бы желая удержать в памяти весь ужас этой сцены. Может быть, он и плакал, но никто не видел на его лице слез.

      Затем в нем произошло то, что может быть названо чудом жизни. Наблюдательный читатель, вероятно, уже заметил, что юноша был мягок и женственно нежен – обыкновенное свойство любящих и любимых. Условия, в которых он жил, не пробуждали черствых сторон его натуры, если даже они и были у него. По временам в нем проявлялось самолюбие, подобно бесформенным грезам ребенка, блуждающего по берегу реки и следящего за мелькающими там и сям кораблями. Но теперь… Только кумир, чувствовавший воздаваемые ему почести и мгновенно поверженный в прах развалин всего того, что он любил, может помочь нам составить себе понятие об ощущениях Бен-Гура и о происшедшей в нем перемене. Ничто не выдавало этого переворота, и только когда он приподнял голову и протянул руки людям, принесшим веревки, чтобы связать их, изгибы краев его губ, напоминавшие лук Купидона, навсегда сгладились на его лице. Ребенок мгновенно стал мужем.

      На