Бен-Гур. Льюис Уоллес

Посмотри, и надпись на нем почти стерта.

      Она подала ему сережку. Он взял ее, осмотрел и, смеясь, возвратил обратно.

      – И умирая, Тирса, я бы не воспользовался ею. Это – реликвия язычников, запрещенная всем сынам и дочерям Авраама. Возьми ее и не носи больше.

      – Запрещенная? О нет, – возразила она. – Мать нашего отца носила ее всю жизнь, даже по субботам, и излечила ею множество народа… Она одобрена, посмотри, вот и печать нашего раввина.

      – Я не верю в амулеты.

      Она удивленно взглянула на него.

      – Что сказала бы на это Амра!

      – Отец и мать Амры возделывали свой сад на берегу Нила.

      Тирса с сомнением смотрела на серьгу.

      – Так что же мне с ней делать?

      – Носи ее, сестренка, она тебе идет, хотя ты и без нее прекрасна.

      Довольная, она снова вдела ее в ухо, в то время как Амра вошла в комнату с рукомойником и полотенцем.

      Иуда не был фарисеем, и потому омовение его было быстро и просто. Затем Амра удалилась, и Тирса принялась за прическу брата. Когда ей удавалось изящно расчесать локон, она заставляла брата любоваться им в маленькое металлическое зеркало, которое, по обычаю всех красавиц страны, носила на поясе. Тем временем они вели следующий разговор.

      – Знаешь ли, Тирса, я уезжаю.

      У нее от удивления опустились руки.

      – Уезжаешь?.. Куда? Когда? Зачем?

      Он засмеялся.

      – Сразу три вопроса! Какая ты чудная.

      Но затем прибавил серьезно:

      – Ты знаешь, закон требует, чтобы я избрал какой-нибудь род занятий. Покойный отец служит мне примером. И даже ты презирала бы меня, если бы я праздно расточал плоды его трудов. Я уеду в Рим.

      – И я с тобой!

      – Ты должна остаться с матерью. Она умрет, если мы оба оставим ее.

      Радость исчезла с ее лица.

      – Да, да! Но зачем тебе ехать? Если ты хочешь быть купцом, то можешь научиться этому делу и здесь, в Иерусалиме.

      – Но я не думаю быть купцом. Закон не обязывает сына наследовать занятие отца.

      – Кем же ты хочешь быть?

      – Солдатом, – отвечал он, и в голосе его звучала гордость.

      На глазах Тирсы появились слезы.

      – Тебя убьют.

      – Если такова будет воля Бога. Но, Тирса, не всех солдат убивают.

      Она обвила его шею руками, как бы желая удержать его.

      – Мы так счастливы, мой брат, оставайся дома!

      – Дом не всегда будет таким, каков он теперь. Ты сама скоро оставишь его.

      – Никогда.

      Он улыбнулся ее серьезному тону.

      – Скоро явится какой-нибудь иудейский князь, возьмет мою Тирсу и увезет ее к себе. И будешь ты радостью другого дома. Что будет тогда со мной?

      Она отвечала рыданиями.

      – Война – это ремесло, – продолжал он опять серьезно, – и чтобы научиться ему, нужно пройти школу, а нет школы лучше римского лагеря.

      – Ты не будешь воевать за Рим? – спросила она, сдерживая дыхание.

      – И даже ты ненавидишь его! Весь мир ненавидит