Баренцева весна. Оганес Григорьевич Мартиросян

и начали играть в снежки.

      – Я попал. Ты убит.

      – Ты не мог меня поразить. Я отстрелил тебе руку.

      – О, но какая боль.

      – Стыдно. Смешно. Легко.

      Автобус поехал дальше, мимо полицейского участка, поликлиники, памятника киту. За окном мелькнул парень, похожий на Цоя. Он пронесся на лошади или на Москвиче. По проходу покатилась бутылка. Сойдя, закурил. Впустил в мозг то, что выпустил из него.

      – Привет, Винсент, как дела?

      – Плохо. А что случилось?

      – Нам нужны деньги.

      – А кто вы?

      – Мы твои родственники.

      – Я беден, меня кормит брат, мои картины не покупают.

      – Но ты будешь богат после смерти.

      – Может быть. Я не знаю.

      – Дай нам денег из будущего.

      – Я не могу. Не умею.

      – Нам нужны деньги. Надо кормить ребенка, надо купить машину, надо убить тебя.

      – Оставьте меня в покое. У меня ничего нет.

      – Ты жаден, ты будешь проклят. Бог с ней, с машиной, но ты не хочешь дать денег ребенку.

      – Вот последние десять рублей. Заберите. Отстаньте.

      – Нам надо не десять рублей, а десять тысяч.

      – Возьмите мои картины.

      – Они ничего не стоят.

      – Чем я могу помочь.

      – Умри, и тогда цена возрастет.

      – Я умру, но только не сейчас.

      – Теперь. Сию же секунду.

      – Вы хотите моей смерти, когда я не желаю вам ничего плохого. Так вот. Назло вам, я никогда не умру, ни потом, ни сейчас.

      – Умрешь. Мы тебе поможем.

      Голоса удалились. Винсент прошел в подъезд. Включил свет. Поднялся на свой этаж. Но не стал заходить. Встал около двери.

      – Как же мне тяжело. Я написал триста картин за год. Я сделал все возможное и невозможное. Но меня презирают, критики плюют на меня, не хотят обо мне слышать. Еще и эта болезнь. Кому нужны работы помешанного. Надо нарисовать себя, распятого на кресте. Чем и сейчас займусь.

      Он работал уже три часа, когда ему в голову пришла идея. Он ее записал. В дневнике и в письме.

      – Россия держится на жирафах. Без них ее не станет. Они контролируют умы, которые без них разбегутся, рассыпятся и пройдут.

      Каждое утро он пил компот, сваренный им. Он наливал его в кружку и уходил из кухни, ждал, пока осадок уляжется, рисовал и курил. Когда он возвращался за ним, ему казалось, что кто-то плюнул в стакан, пока его не было, хоть в квартире он был один. Чувство не исчезало, а жило и росло.

      – Когда ко мне придет любовь, то я полюблю не кишки, почки, печень, желудок, вагину и прочее, а девушку, исключающую все это, восходящую над анатомией человека, погружая ее во мрак.

      Ему снился книжный магазин. В нем появилось многое. Советское издание Хайдеггера. Очень тяжелый том. Весь в пыли и во времени. Лермонтов и Бодлер. Очень много философов. Даром. За пять рублей. Книги были старые, но свои. Винсент ходил с друзьями. Выбирал и смотрел. К ним приблизился продавец.

      – Чтобы купить, вы должны полететь.

      – Это понятно, но