Фейерверк. Михаил Павлович Тяжев

жешь сказать что-то нормальное?

      – Да.

      – Отстань от него. Не видишь, он как ошпаренный.

      Автобус качало на ухабах. Борька Яковлев отвернулся и смотрел на заросшие мелким березняком поля. За окном накрапывал дождь. Вдали сверкала молния.

      Пригородный автобус мчался по трассе и притормаживал только на остановках. Кто-то вышел, кто-то вошел. От вошедших пахло дождем. Мокрые зонты, плащи, все убиралось вниз.

      «Тихо вы, машете тут! – Я не машу. – Машете! – Тетя Маш, не шуми. – А что он?! Мокрый весь. – Так ведь дождь. – И что, что дождь! Значит, можно входить и мочить всех».

      Борька прислушивался к соседским разговорам и не придавал им значения.

      Пассажиры засыпали. Чья-то кофта свешивалась сверху. За окном дождь усилился, и в автобусе стало душно.

      Подъезжали к поселку. Борька с тоской посмотрел на лес, где-то там сгинул его отец. Отец был охотник и верил, что когда-нибудь он станет зверем и на него тоже будут охотиться. Никто не знал, что с ним сталось. Он просто ушел в лес с ружьем и пропал. Его искали, но ничего, никаких следов не нашли. Так он и числился в полицейской базе как без вести пропавший, и его пожелтевший фотопортрет висел на доске у входа в местный отдел полиции.

      Когда Борька смотрел на эту фотографию, он воспоминал детали, предшествующие фотосъемке.

      Отец взял сына, чтобы сделать себе фотографию на паспорт. Сорок пять лет – новый паспорт. «Сорок пять, мужик новенький опять!» – шутил Борькин отец и искал в комоде подходящую рубашку. Ее не было. Тогда он надел старенькую в полоску, рукава у которой были короткие. Так и остался на фотографии в рубашке в полоску, и только Борька знал, что под отцовым пиджаком рубашка с коротким рукавом.

      За спиной тихо переговаривались:

      «Сейчас все по-другому. Возьми работу. Пашешь с утра до вечера, а денег нет. А раньше: в семь отвезешь механиков и спишь до вечера. Потом в семь забираешь их обратно и домой. И зарплата хорошая и нервы в порядке. Я с этой зарплаты иномарку купил».

      «Теперь ее фамилия Клюстова, а раньше она была Грачевой, а еще до этого мужа Синицыной, а вообще, девичья ее фамилия Быкова. Как думаешь, это судьба? Или животные восстали против птиц?»

      Борька засыпал. Его укачивало. Он думал все так же об отце и вспоминал его лицо. В свете молнии на мгновение осветился угол придорожного кафе. Точно такого же, в которое он когда-то давно заходил с отцом есть пельмени. К ним подавалась томатная паста. Приятно было обмакнуть пельмень в пасте и затем сунуть в рот, ощущая ее холодноватый металлический привкус.

      – ПАкро-о-в! – громко произнес водитель автобуса, налегая на «о». – Есть кто на выход?

      – Да, – очнулся Яковлев и, встрепенувшись, схватил сумку и пулей вылетел на улицу.

      Лил дождь. В его промежутках вспыхивала молния и вдали громыхало. У дороги стоял Жигуль-семёрка. Машина посигналила Борьке фарами. Он сел на переднее сиденье. За рулем был Саня Бочкин. На задних местах две девахи. Борька их не знал и видел впервые.

      – Слушай, у тебя дома есть пельмени? – спросил Борька.

      – А я чего, знаю. Мать вроде покупала, а вроде и нет. Зачем тебе пельмени? У меня картоха стынет. И водочка в морозильнике лежит. – Он подвинулся близко к Яковлеву и процедил еле слышно: – Короче, моя та, что справа.

      – Мне все равно, – покосился на девах Борька.

      – Не дрейфь, все будет пучком.

      Семерка рванула, обдав горячим воздухом выхлопной трубы холодную ночь. Девчонки сидели тихо, как мышки. Бочкин косился на их голые коленки.

      – А вы чего молчите?

      – А чего говорить? – сказала одна.

      – Ко мне друг приехал. Кореш мой, можно сказать, брат. Мы с ним на горшках рядом сидели. Потом за одной партой. Можно сказать, близнецы!

      Девчонки засмеялись.

      – А тебя как зовут? – спросила одна. Та, что была слева.

      – Борис.

      – А меня Катя.

      – Очень приятно.

      – А ты из армии?

      – Да.

      – А я к бабушке сюда приехала. Я вон там живу, – показала она на шлакоблочную двухэтажку, у которой со всех сторон торчали телевизионные антенны, из-за этого дом был похож на ежа.

      – Учиться пойдешь?

      – Не-а. Работать.

      – А я учусь. В институте. На экономическом. Завтра уезжаю. На третий курс перешла.

      – Понятно.

      – А что ты какой не разговорчивый?

      – А что говорить?

      – У нас у одной девочки брат погиб в армии. При исполнении служебных обязанностей. Гроб привезли, так его даже открывать не разрешили. Так что радоваться надо, что домой живой вернулся.

      – Чего ты ко мне пристала! – огрызнулся Борька.

      Катя обиделась и отвернулась.

      – Он всегда такой! – сказал Саня. – Сейчас пивасика еще зацепим, и он сразу повеселеет.

      – Останови машину! – потребовала