Меловой крест. Вионор Ахмедович Меретуков

катание на карусели. Вы меня разыгрываете? Или угрожаете? Ясно, хотите прирезать меня тем ножом, коим вчера кромсали колбасу…

      – Вы мне понравились, – сказала она кокетливо и в то же время насмешливо и красивым пальчиком с длинным ярко-красным ногтем указала на мои полуневыразимые, – несмотря на эти ваши ужасные трусы. Мне хочется сделать для вас что-нибудь… необыкновенное. Например, на время выпустить душу художника Бахметьева из клетки…

      – Выпустить душу – значит убить? Что я вам сделал? Мы ведь почти не знакомы. Я слышал, вы практикуетесь в перемещении по воздуху легких летательных аппаратов. Вроде дальних бомбардировщиков. И еще глушите людей громогласным ревом, подражая вою сирен… Сколько же у вас еще талантов? Выпустить душу из клетки… Звучит заманчиво. Но пускаться в путешествие, не зная, что ждет тебя за поворотом… Извините, я сегодня не в настроении. И не влекли его миры – миры потусторонние…

      – Жаль… А ведь вы никогда не были трусом. И потом, вам нечего опасаться. Это путешествие в потусторонний мир будет очень коротким. Обещаю вам. А перемещение предметов?.. Нет ничего проще.

      Она опять посмотрела мне в глаза своим пронизывающим взглядом. Я понял, никакая она не провинциалка из города Шугуева, а… черт её знает, кто она такая!

      Она подмигнула мне малахитовым глазом и крикнула:

      – О-опп!

      И тут же мои трусы сами собой, будто сдернутые чьей-то сильной и ловкой рукой, оказались спущенными до пяток. Ошеломленный, я торжественно переступил через трусы и предстал перед волшебницей в чем мать родила.

      – Вы восхитительны! – воскликнула Ундина, радостно захлопав в ладоши и уставив на меня свои бесстыжие глаза.

      – Но не могу же я отправляться в долгий путь в таком виде! – уже сдаваясь, промолвил я.

      – Вот не думала, что вы такой застенчивый?

      Глаза ее загорелись сумасшедшим огнем. Она проговорила:

      – Отсутствие на вашем теле… одеяния в виде трусов никоим образом… не повлияет на то, что вас ждет. Ваше тело останется здесь… Путь не будет долгим, смею вас уверить… А что касается трусов, то без них вы просто неотразимы! И поставьте на стол эту дурацкую кружку!

      То, что видит глаз и чувствует сердце, шире и неизмеримо сложнее человеческого языка.

      Чувственная мысль ускользает от описания словом.

      Язык сдерживает мысль. Он не поспевает за ней.

      Язык тщится укротить мысль, сознавая свое бессилие.

      Язык приземляет мысль.

      Происхождение мысли божественно.

      И хотя в одной умной книге и говорится, что в начале было слово, язык все же придумали люди.

      Мысль совершеннее языка.

      Человек привык облекать мысль в слово.

      Этим он опрощает мысль, приспосабливая ее к своему несовершенному языку.

      Опрощенную, приглаженную мысль легче положить на полку.

      …Описать