Агат Кристин: Кубок Стихий. Иван Бестужев

он повернулся к сержанту и огорошил его своим решением. – Я забираю это чучело с собой.

      – А как же… – растерялся сержант.

      – А вот так же, – комиссар кивнул своему помощнику и тот подошел к камере Агата. – И протокол на него, кстати, тоже.

      Спорить с комиссаром Патруля не имело никакого смысла. Безусловно, это было нарушением регламента, но если столичная жандармерия и начнет разбирательство по этому делу, то патрульщики все равно отбоярятся необходимостью государственной безопасности. С них как с гуся вода будет. А сержанту потом стопку отчетов писать в локоть высотой.

      Не без сожаления взглянув на протокол – столько писал, сержант отдал его комиссару, а капрал по кивку своего начальника уже отпирал дверь камеры.

      – Задержанный Кристин, выходите, – приказал он.

      Встать с нар у Агата получилось не сразу. Капралу пришлось помочь ему, подняв за шкирку и передав с рук на руки, подошедшему оперативнику.

      – Пашка, друг, – расплылся в пьяной улыбке все еще не протрезвевший юный граф. – Как я рад тебя видеть.

      Расставив руки, он попытался обнять своего старого приятеля и сокурсника по колледжу, но из-за оторванного каблука, чучело этакое, споткнулся, о порог камеры и рухнул прямо на него.

      – Ты специально ради меня пришел? – уточнил Агат, дыхнув перегаром, буквально повиснув на руках у друга.

      – Я тоже очень тебя люблю, но обниматься будем позже. Не на людях, – ответил Пашка, отвернувшись и стараясь не дышать с Агатом одним воздухом.

      – Я всегда знал, что на тебя можно положиться, – осклабился тот и попытался потрепать оперативника за щеку.

      Пашка, молча, отстранил пятерню пьяного друга и повел к выходу, держа одновременно за шкирку и под локоть. Однако Агат не собирался просто так покидать участок, приютивший его на эти пару часов. У самых дверей, Агат обернулся и, отвязно осклабившись, гаркнул хрипловато:

      – Счастливо оставаться, засранцы.

      Его поддержали дружным свистом и улюлюканьем другие задержанные, кроме господ иностранцев. Те сидели, как воды в рот набравши и жалели, что у них нет таких же связей, как у этого хлюста. Не собираясь терпеть эти беспорядки, капрал вновь врезал дубинкой по решетке и прикрикнул на задержанных.

      Не дожидаясь пока дружок еще чего-нибудь отчебучит, Пашка выволок его из участка буквально как куль с песком.

      – Всего доброго, господа, – откланялся Гинденбург, отсалютовав жандармам своей тростью, – спокойного дежурства.

      – Угу, как же будет тут спокойное дежурство, – проворчал сержант, когда за комиссаром закрылась дверь. – Ненавижу блатных.

      Плюхнувшись на стул. Он раздраженно оттолкнул от себя чернильный прибор и стопку бумаги. Все настроение испортили.

      На улице у дверей жандармерии, комиссара и его помощника терпеливо дожидался закрытый неброский экипаж с молчаливым кучером на облучке. Пара лошадей тоже с виду казались простенькими, неприметной мышастой масти. Поддерживая с обеих сторон,