Историйки с 41-го года. Верность. Павел Павлович Гусев

Она увидит это, спасибо скажет и мне улыбнется».

      Я подвинул табуретку, встал на нее, но маятник со стрелками были еще высоко. Я и подпрыгивал, чтобы их достать, и под ноги книгу положил, но все было безрезультатно. И тут я подумал: «А не позвать ли мне кого-нибудь с улицы помочь?»

      Выбежал во двор и вижу: шагает быстро офицер мимо, весь в орденах и высокий-высокий. Я его останавливаю и обращаюсь:

      – Дядя офицер, помогите мне… – он не дал мне договорить.

      – Ну, что случилось, малыш? – поинтересовался, а сам на часы смотрит, видно, торопится куда-то.

      Тут я ему и рассказал про маму, про часы, про праздник и чуть не плачу. Дядя улыбнулся и серьезно говорит:

      – Ты, сынок, не расстраивайся. Хотя это дело серьезное, но я тебе помогу – и пошел за мной.

      Дома я подаю ему табуретку, а он мне:

      – Не надо, я и так достану – и враз завел часы, стрелку на точное время поставил, толкнул маятник, и они затикали. Офицер по-военному прочеканил:

      – Вот и дело сделано, малыш. Ты свою маму поздравь с великим праздником от ветерана войны. Ну а я пошел!

      И хотел уже уходить, но тут его взгляд остановился на комоде, где были у нас фотографии: мама с папой в военной форме, папа в боевом снаряжении, с оружием и гранатами (их фотокорреспондент снимал перед атакой, как мама объяснила). Были и другие снимки: где они вдвоем обнимаются и один, где я с мамой. Все, кто смотрели на него, говорили, что я – вылитый папа.

      Лицо дяди побледнело, он весь как-то обмяк, даже ростом стал меньше и задал мне странный вопрос:

      – Кто это на фото?

      Я отвечаю:

      – Мама и мой папа, только я его никогда не видел. Он далеко, на военной службе – так мне мама сказала.

      Офицер присел на стул, облокотился на стол. Смотрит на меня, подбородок ходуном ходит, хочет что-то спросить и не может. Тут тросточка, стоявшая возле стола, с шумом упала на пол. Он вздрогнул, поднял ее и спросил:

      – А это чья клюка?

      – Мамина, – отвечаю, – если она идет куда-нибудь далеко, то берет ее с собой, а сейчас к соседке ушла и здесь оставила.

      Тут дядя не то произнес что-то, не то застонал:

      – Так вот почему она скрылась от меня. Решила: если инвалид, то будет мне в тягость. Да какой бы она ни была, я по-прежнему люблю ее. Ищу по всей стране.

      И он обхватил обеими руками голову, и в горле у него что-то заклокотало.

      – Глупенькая, да разве мог я ее бросить?

      Тут вошла мама. Увидев дядю, она остановилась, глаза ее сделались большими, как вишенки, словно увидела какое-то диво, и пошатнулась. Он вскочил, поддержал ее и крепко прижал к себе.

      – Мама! – кричу я. – Мы с дядей тебе подарок сделали, твои любимые часы со звоном починили!

      – Сынок, – с дрожью в голосе, но с какой-то внутренней сердечной радостью сказала она. – Это твой папа. – и улыбнулась. Я такой улыбки не видел у нее никогда.

      – Вот и собралась вся семья, – торжествовал мой отец.

      Настенные часы громко загудели: «Бум-бом. Бум-бом!»

      – Вот