Возвратившихся нет. Татьяна Владимировна Маймулина

медленно пошла за ним, некоторое время боясь его догнать. Обидела ли я его чем-то? Он вел себя очень странно, но ничего страшного: со временем я начну его понимать. Я попыталась рассмотреть его получше: ростом чуть выше меня, спину держит прямо, но походка усталая, волосы из-за пыли и грязи выглядят неживыми. И эта ужасная одежда! Неосознанно я представила на нем что-нибудь из гардероба Кирилла. Он остановился и порывисто обернулся:

      – Не надо. Меняй стены, но не меня.

      – Извини, я не специально, просто так получилось. – Я быстро нагнала его и предельно искренне посмотрела в глаза, обрамленные темными кругами. – Правда.

      Он кивнул. Дальше мы пошли вместе.

      – Если бы здесь сейчас были души, то мы бы их почувствовали, узнали имя каждой. Ты бы вернулась и зарегистрировала их. И только потом я смог бы помочь им перебраться в Рай.

      – Почему «были бы». – Не поняла я. – Сейчас их нет?

      – Нет, ты же их не пригласила.

      Я остановилась:

      – В смысле?

      Он разочарованно покачал головой:

      – Здорово, самое главное я тебе и не объяснил. Ты должна наблюдать момент расставания души с телом и приглашать их к себе.

      Кажется, кровь отлила от моего лица, да и руки резко похолодели:

      – Наблюдать смерть? А не лучше ли ее не допустить?

      – Ты не можешь, не имеешь права, – возразил Другой.

      Я опешила:

      – Ты действительно думаешь, что я смогла бы просто смотреть, как Настя Миркушина, будущая первоклассница, расстается с жизнью и приветливо улыбаясь, приглашать ее в Небытие?

      Похоже, моя внезапная атака привела его в замешательство:

      – Ты не можешь решать, кому жить, а кому умирать. Твоя обязанность переправить душу в Рай. И почему ты решила, что Смерть это зло?

      О, да! Он действительно был удивлен. Я считала, что смогу понять его? Что-то сомневаюсь.

      – Да потому что смерть причиняет страдание! – Я развела руками.

      – Какое? Душа продолжает свой путь, она не испытывает боли, ни душевной, ни физической.

      – Как же ты ошибаешься! – Я разочарованно помотала головой. – Смерть причиняет и душевную и физическую боль тем, кто остается, кто теряет.

      Он в нерешительности уставился в пол, затем проговорил:

      – Но люди знают, что смерть – это не конец. На то и религия.

      – Знать и верить – это разные вещи, – возразила я.

      Другой отошел к стене и сел на холодный пол. Он обнял колени и задумался. Минуты через две, не дождавшись продолжения беседы, я села напротив, надеясь, что в этом мире невозможно простудиться.

      Он поднял голову и посмотрел на меня. Такой ровный сильный взгляд, без робости или сомнений, я не видела никогда. Он не давил, но связывал, будто бы луч света, естественно до дрожи. Когда Другой смотрел на меня так, я понимала все, и не нужно было слов, не нужно было объяснений. Я просто знала, что мы – одно целое.

      Как быстро возникло это чувство! Две недели. Но почему это чувство не поглотит меня целиком, не лишит воли и разума? Почему мне нужно что-то понимать, выслушивать объяснения? Как было бы хорошо,