Одиночество в сети. Возвращение к началу. Януш Вишневский

пригубила вино. Он смотрел как она медленно, неспешно, глоток за глотком опорожнила бокал. Он видел ее подернутые слезами глаза, он видел ее руку, которая так сильно дрожала, что вино выплескивалось из бокала и лилось на пальцы. Она допила вино, провела рукой по волосам, поправила прическу. Потом встала и подошла к Якубу, села ему на колени, поцеловала в губы и сказала:

      – А теперь обними меня и давай посидим так молча.

      Она положила голову ему на плечо. Он крепко обнял ее, и они так просидели какое-то время. Наконец она взяла его за руку, и они вернулись на чердак. Только там, в темноте, он начал расспрашивать ее, просил объяснить детали и отступал, когда она начинала плакать. Спать они легли, когда на часах было уже четыре. Он сказал Наде, что хочет вернуться домой на завтрак. Она завела огромный, старомодный, громко тикающий будильник и для верности поставила его подальше от матраса – на письменном столе.

      Впрочем, будильник ему не понадобился. Он проснулся, почувствовав поцелуи на своих веках, и сразу – аромат свежесваренного кофе. Сидя на балконе под одним одеялом, они пили кофе из эмалированных кружек, молча наблюдая за людьми, спешащими в костел. Когда он уходил и был уже в дверях, она попросила его подождать и вернулась с диском Кортеза.

      – Поставь его сегодня маме. Между колядками, – сказала она, запихнув CD в его рюкзак.

      Обняла и поцеловала, положив ему на ладонь ключ и сжав его пальцы своими в кулак.

      – Приходи сюда почаще, – шепнула она. – А сейчас иди. Нельзя опаздывать.

      Когда он был уже у калитки, она крикнула ему вдогонку:

      – С праздником, Куба!

      Уже сидя в трамвае, он рассмотрел старомодный латунный ключ, который она дала ему. Прицепил к связке своих. Ключ был тяжелый и значительно больше остальных ключей, какой-то непрактичный, распирал карман. Несмотря на это, он решил никогда с ним не расставаться.

      Для него это было чем-то большим, чем просто ключ. Очень похожий был у него на шнурке на шее, когда проводил летние каникулы у прабабушки Леокадии, над Бугом. Когда прабабка шла вечером в костел «что на горке», а ходила она туда каждый день, ему удалось ее уговорить оставить его дома и дать поиграть с кошками, во дворе или в пустой конюшне. Она давала ему ключ на длинном кожаном шнурке, наставляя не впускать «на двор бандитов». Якуб радостно и убедительно поддакивал, вешал ключ на шею, прятал под фланелевой рубашкой, а прабабка Леокадия спускала с цепи хромую волкодавиху Тосю, которая от старости едва могла махать хвостом, камнем подпирала высокие ворота хлева, где держала корову Млечусю, и запирала на висячий замок ворота. Слепая на один глаз Тося обходила ворота, находила ближайшую дыру в заборе из ржавой проволоки и вскоре медленно ковыляла за прабабкой по полевой тропке, жалобно воя. Потом собака возвращалась, видно, не надеясь преодолеть горку, на которой стоял костел, длинным розовым языком лакала воду из жестяной миски и исчезала в деревянной будке, покрытой кусками толи.