Бумажный лебедь. Лейла Аттар

сознания. Вопрос накрепко засел у меня в голове, словно дракон у входа в пещеру, готовый окатить меня пламенем чудовищных последствий – таких, что хуже смерти.

      Почему он не спустил курок?

      Возможно, он хотел держать меня в плену, ослепшую и одурманенную.

      А может, собирался разрезать меня на кусочки и продать.

      Вдруг он уже вытащил мои внутренности, и я это почувствую, как только отойду от наркоза?

      А вдруг он решил, что я мертва, и закопал меня заживо?

      От таких мыслей боль превращалась в ужас – а ужас, поверьте, намного хуже, чем паника. Ужас поглощает вас целиком.

      Я проваливалась в его нутро.

      Я чувствовала его зловоние.

      Я дышала ужасом.

      Он пожирал меня живьем.

      Очевидно, мне что-то вкололи, я не знала, временный у меня паралич или постоянный.

      Я не знала, изнасиловал ли меня похититель. А может, избил, искалечил?

      Мне не хотелось выяснять.

      Я не знала, вернется ли он. И если вернется – возможно, худшее впереди?

      Ужас гнался за мной по пятам, однако в лабиринтах моих мыслей еще оставалась тихая гавань, куда он не мог добраться. Я забилась в этот спасительный уголок и сосредоточилась на колыбельной МамаЛу.

      Вообще-то это была не совсем колыбельная, а песня о бандитах, страхе и опасности. Когда ее пела няня – ласково и немного мечтательно, – она меня успокаивала. МамаЛу пела по-испански, но мне запомнился сюжет, а не сами слова.

      С гор Сьерра-Морена

      Они спускаются, Cielito lindo[5].

      Черные очи.

      Cielito lindo, это контрабандисты.

      Я представила, что лежу в гамаке, над головой – синее небо. Эстебан легонько, исподтишка толкает меня в бок, а МамаЛу поет нам, развешивая на веревке белье. Мои самые ранние воспоминания связаны с няней и ее сыном, с нашим полуденным отдыхом в Каса Палома. Цвели лохматые живые изгороди, над красным и желтым гибискусом жужжали колибри.

      Ай-яй-яй-яй,

      Не плачь – подпевай.

      МамаЛу пела, когда мы с Эстебаном разбивали коленки или не могли уснуть. Пела, когда радовалась и когда грустила.

      Canta y no llores.

      Не плачь – подпевай.

      Я не смогла сдержать слезы. Я заплакала, потому что не могла петь. Потому что язык меня не слушался. Я заплакала, потому что няне, синему небу и колибри темнота была нипочем. Я плакала, думая о них, и потихоньку ужас начал отступать.

      Открыв глаза, я глубоко вдохнула. Меня по-прежнему окутывала тьма, однако теперь я ощутила качку. Наверное, ко мне понемногу возвращались чувства. Я попыталась пошевелить пальцами.

      Пожалуйста, окажитесь на месте.

      Согнитесь.

      Без толку.

      Моя голова еще гудела после удара, но на фоне ритмичного «бум-бум-бум» я различила голоса. Они приближались.

      – Вы часто проходите таможенный контроль в Энсенаде? – раздался женский голос.

      Ответа я полностью не расслышала. Второй голос оказался низким, определенно мужским.

      – …ни разу не было проблем на границе.

      Голос похитителя намертво засел в моих мыслях, как и

5

Обычно эту фразу переводят как ласковое прозвище («солнышко», «ангелочек»). В то же время слово «cielito» образовано от «cielo» – «небо», а значит, у фразы может быть и второе, буквальное прочтение – «маленький кусочек неба».