Мертвые бродят в песках. Роллан Сейсенбаев

– издали могло показаться, что это не человек, а черная перевернутая лодка, – старик молился. Пятки его были вывернуты, а сам он мгновенно промок до нитки. То выпрямляясь, то касаясь лбом земли, он молился и все глубже увязал коленями в быстро размякшей солончаковой почве. Глина прилипала к его лицу, но щедрый поток ливня тут же смывал ее напрочь. Когда он выпрямлялся, исподнее на его груди то вдруг ржавело ею, то снова становилось серым. Ничего этого не замечал старый Насыр. Сейчас он вел откровенный разговор с самим Богом.

      О всемогущий Аллах! Щедрой и безграничной была твоя милость к нам! Но однажды ты отвернулся от нас. Сколько раз обращался я к тебе, какие горькие рассказы ты выслушивал от меня, про какие бедствия моего народа узнал ты! Ты почему-то медлил: что ж, воля твоя. Но вот наконец сжалился ты над нами, послал нам этот благодатный дождь! Аминь! Скажи мне, Аллах: неужто вспомнил ты, что эта местность когда-то была богата, была кормилицей народа? Вспомнил?..

      Тут Насыр замешкался, рассудив, что, каким бы обильным ни был этот дождь, ему все равно не насытить Синеморье. Сам Насыр сейчас согласился бы даже на наводнение: пусть затопит все, все, лишь бы наполнить море. Но и за эту малую милость надо быть благодарным Богу. Он прервал молитву и только тут почувствовал, что ему щиплет глаза. Поморгал, провел ладонями по лицу. Облизал губы, они были соленые. Старик рассудил: этот соленый привкус – от солончаковой земли. Он не подозревал одного, он не подозревал самого скверного: это был соляной дождь. Скоро и ему, и людям этого края, хлопкоробам и рисоводам Казахстана, Узбекистана, и Каракалпакии и даже далеким отсюда жителям Алтайских и Тарбагатайских гор предстояло познать новую беду и ужаснуться.

      Но Насыр не ведал этого, он продолжал молиться.

      О Аллах! Многое помнят люди нашего края: помнят голод и разруху, помнят лихие тридцатые годы, горе военных и послевоенных лет, но не припомнит никто, чтобы люди так бедствовали, как бедствуют они сейчас. Благополучие и счастье покинули Синеморье и его людей. А ведь было море для них отрадой. Украшением этих краев было наше море, расписной чашей посреди степи. Не постесняюсь сказать тебе и такое, Аллах: душой и телом оно было, честью и совестью народа нашего. Кто же знал, что иссохнет, истощится море, глядя на чистые, прохладные воды его? Не было такого, чтобы сети рыбацкие оказались пустыми; весело лодки скользили по его глади. Теперь в тех местах, где были островки, – соляные колдобины. Мерзко бродить по ним: летит из-под ног белая едкая пыль. Не несут теперь морю свои воды две сестры, две Дарьи – Аму и Сыр: сохнет оно, сжимается, уходит от старых берегов все дальше и дальше, оставляя за собой мертвый солончак. Что и говорить, не так-то просто расставаться древнему Синеморью с жизнью, да только в одиночестве борется оно со смертью. Благодарение тебе, Аллах, что увидел ты его муки: знать, вспомнил, что если есть сокровище в этих краях, достойное жизни, даже когда придет конец всему, – это Синеморье. Вложивший в уста святого Мухаммеда слова Корана, великий Аллах, не раз