Дальний остров. Джонатан Франзен

годы мощно развивается туриндустрия с прицелом на иностранцев. Крупные отели средней этажности, специализирующиеся на отпускных пакетах услуг для немцев и русских, возвышаются над стройными рядами пляжных шезлонгов и зонтиков, а синева Средиземного моря, что и говорить, необычайна. Тут можно очень приятно провести неделю, разъезжая по современным дорогам, утоляя жажду хорошим местным пивом и не подозревая, что в этих краях происходят самые массовые во всем Евросоюзе убийства певчих птиц.

      В последний день апреля я отправился в преуспевающий курортный городок Протарас, чтобы встретиться с четырьмя членами Комитета против истребления птиц (CABS) – немецкой общественной организации, которая устраивает сезонные добровольческие “лагеря” в странах Средиземноморья. Поскольку главный сезон ловли певчих птиц на Кипре – осень, когда перелетные пернатые отправляются на юг, нагуляв за лето жирок в северных широтах, я беспокоился, что мы мало что увидим, однако первый же сад, куда мы зашли, расположенный у оживленного шоссе, был полон прутьев, намазанных птичьим клеем. Прямые палки дюймов в тридцать длиной покрывают клейкой смолой дамасской сливы и искусно располагают в ветвях невысоких деревьев так, чтобы птицам хотелось на них садиться. Активисты CABS, которых возглавлял худощавый молодой итальянец с окладистой бородой по имени Андреа Рутильяно, рассыпались по саду и принялись снимать палки, натирать их землей, нейтрализуя клей, и ломать пополам. На всех палках были налипшие перья. В кроне лимонного дерева мы обнаружили “живой плод” – самца мухоловки-белошейки, висящего вниз головой; и хвост, и лапки, и черные с белым крылья у него прилипли. Он дергался и тщетно крутил головой, Рутильяно снял его на видео с разных ракурсов, а Дино Менси, итальянский доброволец постарше, сделал несколько фотоснимков. “Фотографии нужны, – сказал генеральный секретарь организации Алекс Хейд, немец с серьезным лицом. – Война выигрывается в газетах, а не на поле боя”.

      Под жарким солнцем два итальянца в четыре руки вызволяли мухоловку, бережно освобождая перышко за перышком, прыская, чтобы размягчать клей, мыльным раствором из шприца и досадливо морщась, когда терялось перо. Под конец Рутильяно тщательно удалил клей с крохотных птичьих лапок. “Клея совсем не должно оставаться, – сказал он. – Когда я первый год этим занимался, я немножко оставил на лапке у птицы, и на моих глазах она полетела и, сев на палку, снова приклеилась. Пришлось лезть на дерево”. Рутильяно передал мухоловку мне, я раскрыл ладони, и птица устремилась через сад на бреющем полете, продолжая свой путь на север.

      Вокруг шумел транспорт, на бахче росли дыни, виднелись жилые массивы, гостиничные комплексы. Крепыш Дэвид Конлин, бывший британский военный, бросил в траву пучок приведенных в негодность палок и сказал: “Просто ужас. Тут, куда ни зайди, всюду такое”. Я смотрел, как Рутильяно и Менси отклеивали следующую птицу – пеночку-трещотку, чудесное создание с желтой шейкой. В таком близком разглядывании было что-то неправильное: