Инквизитор. Часть 6. Длань Господня. Борис Конофальский

рано утром. Женщина спала внизу на лавках, иногда она ещё не успевала одеваться, пару раз он видел её в одной нижней рубахе.

      Он садился на лавку к стене и делал вид, что не смотрит на неё, пока она быстро надевала платье. Иной раз он успевал увидеть её ключицы и большой ворот рубахи, или даже темные пятна сосков или низа живота, что просвечивались через тонкую дорогую ткань.

      Надев платье, она быстро и не без труда прятала под чепец свои пышные и непослушные волосы. И если ненароком ловила его взгляд, то едва заметно улыбалась ему. Он для этого и вставал ни свет, ни заря. Мылся и чистил одежду в темноте, причёсывался. И всё только для того, чтобы увидеть её в нижней сорочке и улыбку на веснушчатом лице.

      – Ну, так что, Максимилиан? – не отстаивал от него Сыч. – Есть бабенки, что тебе нравятся? Или ты как этот барон?

      – Дурак ты, Сыч, – беззлобно ответил юноша, он больше не собирался говорить с ним на эту тему.

      Кавалер никогда на такие темы не говорил, значит, и ему не следует. Он во всём хотел походить на кавалера.

      Сделали крюк, снова заехали к монаху, но дверь опять была на замке. Сыч поглядел следы и сказал, что как они тут утром были, так больше здесь никто не появлялся. После поехали домой.

      Как приехали, нога разболелась. Но к этому Волков уже привык. А вот то, что он к вечеру почувствовал озноб, хоть дома было даже жарко, так это монаха напугало. Брат Ипполит долго смотрел рану на шее, молчал, ничего не объяснял, давил её. Принёс инструмент свой врачебный, достал специальный нож. Но, подумав, резать рану не стал. Дал Волкову настойку сонную и отправил спать. Госпожа Эшбахта была рада, что господин Эшбахта в тот вечер не искал её благосклонности.

      Вести разносятся быстро. Утром он чувствовал себя всё ещё не как всегда. Есть ему не очень хотелось, что было странно, едва заставил себя съесть два варёных яйца, да две ложки проса на молоке и мёде. Тогда пришла госпожа Ланге со двора и сказала, что к нему прибыл гонец от графа.

      Ему и сургуч на письме ломать было не нужно, чтобы знать, о чём там писано. Конечно, граф в письме был зол и требовал его к себе в замок для объяснений. Конечно, никуда он ехать не собирался. Отписал графу, что болен. А когда начал писать, так тут же брат Ипполит пришёл опять осмотреть ему рану. И гонец это видел, поэтому графу подтвердит его хворь.

      Монах опять был недоволен. Пробовал у кавалера голову, не горяча ли. Снова смешал в стакане снадобья, поставил кипятиться воду для отваров. А Волкову впервые, кажется, за многие дни не было нужды никуда ехать и ни о чем печалиться. Те заботы, что были насущны, он разрешил, а те, что были ещё не разрешены, так те были далеки. Где там ещё гнев герцога, где злоба горцев? Пока можно обо всём этом не думать. Пока госпожа Эшбахта и её подруга госпожа Ланге были на дворе и отчитывали дворовых девок за лень и нерадивость, он сидел за столом и маялся от скуки и неприятного озноба в теле. Всегда так: как нога не болит, так ещё что-то прихватит. Вот озноб какой-то, неужто от раны в шее?

      – Монах, – спросил он, закидывая голову вверх, проверяя, не заболит ли, – а нет ли у нас каких книг?

      Брат Ипполит