Агами. Алексей Федяров

старого образца – селекторе, – скомандовал Денис Александрович.

      Аппаратура стала новой внутри, но он упорно отстаивал внешний её вид. Селектор должен остаться селектором.

      – Слушаюсь, – ответил помощник.

      Денис Александрович поморщился. Слишком привык к голосу Лидии Фельдман. Но она недавно переведена в другую службу. Так надо. Некоторые задания могут выполнять только самые проверенные сотрудники.

      Глава 4

      Абердин, штат Вашингтон

      Анна проснулась, поднялась со своей кровати, потянулась и прошлась по комнате без одежды. Красивая, она знала это и не собиралась стесняться. Видела, что Маша уже не спит. Анне нравилось дразнить Машу видом своего тела, она знала, что нравится всем – и мужчинам, и женщинам. Пользовалась этим.

      Остановилась у письменного стола, задумалась. Сдвинула брови, морщась, как от зубной боли. Эта привычка её не портила, как не портило почти ничего – ни страсть к пустым разговорам, ни вечная равнодушная улыбка одними губами, когда глаза остаются нетронутыми. Маша посмотрела на неё и вдруг почувствовала, что подруга по комнате перестала вызывать раздражение, что хочется посмотреть на неё снова, а может быть, даже встать и подойти. Солнечный свет пробился в щель между шторами, волнистые рыжие волосы Анны разбили его на несколько маленьких радуг.

      Маша села на кровати. Начало лета в Берлине выдалось жарким, и в комнате быстро становилось душно.

      – Вы, русские, скучные, – сказала Анна почти месяц назад, они только заселились в комнату университетского общежития, решили познакомиться поближе, обошли много баров и завершили аперолем в старом кафе на Хаккешер-Маркт.

      Люди там сидели на деревянных скамьях и много пили, делая это со вкусом. Так же со вкусом и не оглядываясь вокруг трогали друг друга руками и губами – по-настоящему, отчего хотелось тоже вкусно пить и трогать кого-то рядом. Энн – она попросила себя так называть – явно делала это не впервые, в удовольствие, и у неё всё получалось легко. Маша поддалась, там невозможно было иначе – среди этих лёгких людей, но остановила подругу сразу, как зашли в комнату. Волшебство старого кафе исчезло.

      – Мы – коллеги, – строго сказала Маша тогда.

      – И что же это меняет, Мария? – удивилась Энн.

      Но быстро пришла в себя и заулыбалась без глаз, как обычно. Американка, свободная. Не в ссылке выросла, может улыбаться равнодушно, а иногда, если захочет, по-другому – как в кафе на Хаккешер-Маркт. Как сейчас, поздним солнечным утром.

      Маша встала.

      Анна тихо напевала очень знакомую мелодию, старую, ещё из прошлого века:

      – Jesus doesn’t want me for a sunbeam. Sunbeams are never made like me[2].

      Красивый голос. Но Маша остановилась. Песня прогнала морок, это снова была коллега, Анна Томпсон, а вовсе не рыжая Энн, которая могла трогать тебя так, что болью внизу живота отдавало до сих пор, а ещё от воспоминания о том, как остановила тогда эти белые мягкие руки, как положила свои загорелые и худые запястья на её – с множеством

2

Иисус не хочет, чтобы я стал солнечным лучом. Солнечные лучи никогда не бывают такими, как я. (англ.)