Яркий, длинный, солнечный день. Вадим Бельский

ли мне Полю здесь?..

      – Пашаа… щекотно… Паша… не увлекайся…

      Полина открыла глаза. Перехватила крабика. Поднесла его к своему лицу.

      – Я буду звать тебя… Злюньчик. Хорошо?

      – Привет, Злюньчик, – чуть слышно прошептала Полина.

      Краб шевелил ножками, пытаясь дотянуться до губ Полины.

* * *

      – Ну что ж вы у меня такие забывчивые… Я вам все это еще во втором классе объясняла, хорошие мои. Вычитаем – не вычитается. Хорошо. Тогда забираем один десяток у восьмерки. Итак, здесь было восемь, а стало… правильно, семь…

      Унылый октябрьский дождь шуршал за окнами, навевая грусть даже на такого неисправимого оптимиста, как Борька, который сейчас тыкал кончиком карандаша Полине в спину, но делал это как-то слишком робко. Просто напоминал о себе.

      И все слышали только шум дождя. Все, кроме двух человек.

      Полина оторвала взгляд от тетради, повернула голову кокну. Еле уловимый звон колокольчиков и конское ржание. Ирина Олеговна вздрогнула, выронила мел. Приложила руки к груди, сделала несколько быстрых шагов кокну. Бросила на Полину умоляющий взгляд. Некоторые дети удивленно смотрели на учительницу.

      «Спокойнее… спокойнее», – коричневые глаза.

      «Ноо… приехала же…» – черные.

      «Подождет…»

      «Точно?»

      «Уверена…»

      Ирина Олеговна вернулась к столу, что-то зачем-то высматривала, не нашла, обернулась к доске. Подняла расколовшийся мел и, так и не вспомнив, на чем остановилась, начала объяснять с самого начала.

* * *

      – Вот, Поля, я уверен, что ты специально падаешь. Сто проц. Я вез аккуратно, по ровному.

      – Какое «по ровному»? Смотри – бугорок.

      – Нет никакого бугорка.

      – Паш, отряхни, а? А то я варежки забыла.

      Паша, с раскрасневшимися щеками, счищает с Полины снег.

      – Садись.

      Полина, с раскрасневшимися щечками, садится в санки.

      – Паша, только осторожно. Я – с пулеметом.

      Паша берется за веревку, санки трогаются. Паша старается, санки бегут быстрее. Полина вскрикивает, хватается за грудь, падает из санок, переворачивается и замирает, лежа на спине.

      – Пашааааа… я… умираюуу… прощай… Пааа…

      Руки в стороны, ноги в стороны, волосы рассыпались черным по белому, глаза закрыты. Ты любила, и была любима. Но тебя больше с нами нет.

      Паша, разгоряченный, улыбаясь и ворча, брел по снегу, зная, что ему сейчас придется оживлять, ставить на ноги и отряхивать от снега сраженную вражеской пулей Полину.

* * *

      – Ааа… нет, Паш, погулять сегодня не смогу… А? Нет, не в этом дело. Просто я тут… А, ну да, хорошо. Приходи, конечно. Жду, пока.

      Этой весной мама заболела в первый раз.

      Вскоре пришел Паша. Полина встретила его в забрызганной водой майке, в домашнем трико, босиком, без привычной улыбки во весь рот. Вытирала плечом лицо, в покрасневших руках – мокрое белье.

      Пыталась сдуть наползавшие на лицо пряди волос.

      С белья на пол капала вода.

      – А тыыы… одна, что ли?

      – Ну да… Бабушка приедет… послезавтра. – отвечала Полина уже из ванной.

      – Аа…

      Паша