Третий уровень. Джек Финней

остается немного, – прочитала она. – Рафаэль Риордан и его мачеха г-жа Блондель явились опознать труп и присмотреть за его отправкой. Джентилиска, ставшая теперь импозантной матроной, смотрела на мертвое тело со странно смешанным выражением жалости, отвращения, грусти и облегчения».

      – Постой-ка, – прервал я Кейт и, когда она подняла на меня взгляд, раскрыл глаза как можно шире, слегка нахмурился и приподнял уголок рта. – Похоже это на жалость?

      – Более или менее.

      Я нахмурился еще сильнее и, удерживая один глаз широко раскрытым от жалости, прищурил другой.

      – Теперь я добавил толику отвращения. А сейчас, смотри – это будет грусть. – Я отвесил челюсть. – И наконец, обрати внимание, номер без сетки, музыка – туш: облегчение!.. – Я задрал подбородок, раскрыл рот до предела, стараясь изо всех сил удержать на лице четыре выражения одновременно. – Ну как, на кого я похож?

      – На удавленника.

      – Этого я и боялся. Но держу пари, Джентилиска справилась с задачей без труда. Наверно, она сумела бы добавить сюда еще и ужас, и досаду, и восторг, не напрягая притом ни одного мускула на лице. Но знаешь, что мне нравится? Мне, кажется, нравятся люди, которым нравятся такие книги.

      Кейт понимающе кивнула, и мы замолчали. В каминной трубе тихо рокотала тяга, потом на решетку свалился кусок угля.

      – Они там сейчас, – сказал я, показав через комнату на окна; все, что мы видели, было серебристое зимнее небо.

      Я говорил искренне. Весь день я ощущал живое присутствие вокруг нас нью-йоркской зимы 1882 года – ощущал сильнее, реальнее, чем когда-либо за все прошедшие дни и недели. Потому что теперь это стало для меня непреложной истиной: то время не умерло, оно существует.

      – Они ждут нас, Кейт, – промолвил я, и единое настроение, единое чувство уверенности связало нас. И Кейт кивнула, захваченная этой абсолютной уверенностью.

      – Пожалуй, пора, – сказал я.

      Мгновенный испуг мелькнул на ее лице, мелькнул и исчез; она еще раз кивнула и прикрыла глаза.

      Я и сам закрыл глаза, взял Кейт за руку и так сидел – в тепле и уюте, расслабив все мышцы, чувствуя, как рассасывается, уходит прочь последнее напряжение. И наконец, зная, что и Кейт не отстанет, я заговорил про себя:

      «Через несколько минут и на несколько минут сознание твое отключится полностью – ты задремлешь, почти уснешь. Сегодня 23 января. Будет, конечно, то же самое число, когда ты вновь откроешь глаза: 23 января 1882 года. У вас с Кейт есть дело. Ты выйдешь с ней в парк, и в твоем сознании не останется ничего от другого времени. Единственной твоей мыслью будет, что вам нужно на почту. Нужно поспеть туда не позже половины шестого. Нужно посмотреть, кто отправит голубой конверт. Не вмешивайся в события. Наблюдай за ними, проходи через них, но не стань причиной какого-либо события и не помешай свершению какого-либо события. Разумеется, есть разница, есть новизна, но все будет в порядке, все будет в порядке. В какой-то момент, скорее всего