Третий уровень. Джек Финней

имена своих знакомых и имена людей, о которых когда-нибудь что-нибудь слышал, вперемешку знаменитостей и личностей, никому не известных; факты и фактики, крупные и мелкие, всякие, лишь бы они относились к миру, каким я помнил его до вчерашнего вечера.

      – Куин Элизабет – королева английская, а «Куин Мэри» – пароход, его продали какому-то городу в Южной Калифорнии… В парикмахерской на Сорок второй улице, близ отеля «Коммодор», работает мастер по имени Эмманюэл…

      Дверь отворилась, и вошел, улыбаясь, лысоватый мужчина лет сорока; его я тоже встречал несколько раз в кафетерии.

      – Пока все в порядке, – сообщил он. – Во всяком случае, все, что мы сумели проверить.

      По комнате прокатился возбужденный шепоток. Мужчина ушел, а я продолжал:

      – Выходит комикс под заглавием «Орешки», и в последнем выпуске девочка Люси сказала собачке Снупи…

      В одиннадцать часов Данцигер остановил меня, заявив, что довольно. А к полудню мы уже знали, что все наудачу названные мною факты – факты из мира, каким я помнил его до вчерашнего вечера, – остались фактами и сегодня. Несколько шагов, проделанных мною по снегу в мир 1882 года и обратно, не изменили ничего в том мире и – как следствие – в нашем. Не было, например, ни одного человека, которого или о котором я знал бы вчера и который не существовал бы и сегодня. Никто, никак и ни в чем не изменился. Ни один факт, большой или крошечный, ничем не отличался от моего воспоминания о нем. Все осталось точно таким же, как было раньше, никаких заметных изменений не произошло, а это значило, что, соблюдая необходимую осторожность, эксперимент можно продолжать.

      Но первым делом я навестил Кейт. После обеда я отправился к ней пешком через город; она закрыла свой магазинчик, мы поднялись с ней наверх, и на протяжении сорока минут я трижды пересказал ей свое вчерашнее приключение.

      – А как оно все-таки было? Что ты чувствовал? – допытывалась Кейт снова и снова.

      Я пытался, как мог, ответить ей, подыскать нужные слова, а она сидела, наклонившись ко мне, прищурившись, приоткрыв рот, стараясь уловить все оттенки смысла, заложенные или подразумеваемые в каждом слове. Временами она удивленно, а то и восторженно качала головой, но в общем была, разумеется, разочарована: передать ей свои ощущения я так и не сумел, и когда пришла пора уходить, я понимал, что Кейт по-прежнему хочет знать: «А как оно все-таки было? Что ты чувствовал?»

      Вернувшись «на склад», я переоделся в кабинете Россофа, а он воспользовался случаем, чтобы задать мне свои вопросы, в основном такого типа: в состоянии ли я эмоционально пережить и разумом принять реальность того, что со мной произошло? И, проявляя усердие, я продумывал ответ, пока натягивал на себя одежду. Мысленно я снова видел сани, удаляющиеся в круговороте снежинок, слышал затихающий звон колокольчика. И ясный музыкальный смех женщины в чудесную зимнюю ночь. По спине у меня от восторга пробежали мурашки. Я кивнул Россофу и ответил: «Да».

      После