Речи немых. Виктор Аркадьевич Бердинских

оведенный в 1930-е – 1960-е годы поставил под сомнение культурные ценности традиционного крестьянского общества. Сформировалось негативное отношение к народной культуре прошлых столетий как к чему-то допотопному и давно отжившему. Между тем это была живая структура, державшая национальное самосознание общества на своих плечах.

      Поколения, выросшие начиная с 1930-х годов (начало глобальной индустриальной унификации России) уже не восприняли и не передали дальше существенные культурные ценности традиционного общества. Произошел разрыв в цепи поколений (в чем-то, может быть, и неизбежный, но проведенный «мужикоборцем» Сталиным чрезвычайно грубо, жестоко и варварскими методами).

      Урбанизация и индустриализация страны, роль донора по отношению к национальным окраинам, гибель наиболее творчески активной части населения России в годы сталинских репрессий и Великой Отечественной войны – все это привело к полному разорению российской деревни и уничтожению российского крестьянства – самого массового творца-созидателя великой русской культуры. Такие же процессы шли в татарской, марийской, чувашской деревне… Ведь узкая рафинированная профессиональная культура высших слоев населения страны в прошлом заранее предполагала, что творцами произведений искусства является небольшая группа профессионалов, а остальная часть общества – пассивные потребители.

      Ничего не изменилось и в современном массовом обществе. Узкая группа производителей – и огромная духовно оскопленная пассивная масса потребителей. Из культуры основной части общества полностью ушел элемент созидания, активное начало. Между тем только оно способно создать творческую личность.

      А вот в крестьянской культуре восприятие и созидание были неразрывно слиты. Не только слушать – но и петь, не только смотреть – но и играть, плясать, вышивать, плести…

      Лишение человека активно-созидательной функции творца в современном индустриальном обществе – наиболее тяжелая гуманитарная потеря человечества в XIX-XX веках.

      Представленные здесь рассказы-воспоминания очень типичны. Записи интервью-рассказов крестьян-старожилов собирались в 1980-е–1990-е годы самим автором и его добровольными помощниками по созданным автором программам и опросникам. Всего собрано более тысячи записей. Опросы проводились в основном в Вятском крае, но имеются записи рассказов крестьян-жителей других областей России. Многие рассказы отличаются высоким уровнем доверительности, так как опросы проводились внуками и внучками старожилов. Каждый рассказ сконструирован автором этих строк из обширного материала.

      Что же замечательного есть в этих рассказах? Прослушав более тысячи интервью, хочу отметить следующее. Во-первых, мы сегодня выслушиваем людей, доживших до наших дней. Это – серьезный ограничитель достоверности. Они перенесли неслыханные муки и тяготы, пережили такие бури, которых с избытком хватило бы на несколько веков тихого, бескризисного эволюционного развития. Не может не поражать загадка невероятной устойчивости нравственной основы, крепости духа тех поколений. Очевидно, дело здесь в цельности, нерасчлененности народного самосознания той эпохи.

      Второе. Сегодняшние 70–80-летние деревенские старики и старухи унесут с собой живой русский язык – эту живородящую основу великой русской литературы XIX века. Сменяющие их поколения как в городе, так и на селе говорят совершенно по-другому. Ладовость, сказовость, поэтичность строя народной речи в этих рассказах удивительна.

      Третье. Для воспоминаний женщин характерен в основном ассоциативный (а не логически-рациональный) стиль мышления. Прибежавший на поле встречать отца девочке кажется, что звон от его медалей разносится, словно колокольный по всему полю. Поэтому высока, кроме всего прочего, литературная значимость такого рода записей.

      Не столь драматичны, трагичны воспоминания мужчин. У них один образ не цепляет второй; рассказ идет по хронологии – снизу вверх. Немало тут сухой перечислительности. В художественном отношении воспоминания-рассказы мужчин гораздо менее значимы, чем женские. Вероятно, это особенность стиля мышления, механизма памяти. Для них характерно преуменьшение значимости событий, иронический анализ прошедшего, последовательно-логическая манера изложения. Зачастую эти рассказы окрашены юмором.

      Оказалось, что образование накладывает свой отпечаток на стиль рассказа, причем, часто этот отпечаток не на пользу. Порой раскрепощенный, живой и яркий рассказ старухи, только две зимы ходившей в школу, резко контрастирует с сухим, казенным " мертвым языком учителя, врача, служащего. Образование серьезно меняет строй речи, строй мышления человека, часто уменьшая художественную значимость его воспоминаний. Более несвободным становится при этом механизм неосознанного отбора значимых для человека эпизодов. У меня есть десятки записей рассказов, по которым словно прошелся асфальтовый каток, настолько они сухи, бесцветны, двухмерны. В основном, это люди со средним или высшим образованием. Не получается у них сопереживания, слияния, растворения в той эпохе. Барьер времени, отстраненности для них часто непреодолим. Эмоциональный накал речи, ее интонационное многообразие, жест в речи для них так же недостижим, как естественен для многих