Неизвестный Гитлер. Юрий Воробьевский

в молодости Гитлер прочел, как однажды Вагнер признался Ницше: мой отчим, комедиант, еврей Людвиг Гейер – мой настоящий отец… Гитлер был поражен. Значит, и он! Великий Вагнер, создатель нордического мифа! Гейер! Эту фамилию будущий композитор носил до четырнадцати лет. Говорящую фамилию! Гейер – коршун. В переносном значении – хищник, падальщик, ростовщик… Что почувствовал Гитлер, когда узнал об этом? Сомнение в правдивости? Горечь? А, может быть, недосягаемый кумир стал для него ближе и роднее? Во всяком случае, однажды фюрер сказал, что, когда он осознал свое внутреннее сходство с этим великим человеком, его охватило «прямо-таки истерическое возбуждение». Это состояние было характерным, кстати, и для того, и другого. Чаще всего оно проявлялось в приступах неистового бешенства. Такая духовная разгоряченность не тормозилась и отказом от мяса: оба были вегетарианцами.

      Тайна рождения всю жизнь мучила и самого Вагнера. В интимных беседах он изливал страдания своему конфиденту, баварскому королю Людвигу II. Спустя десятилетия душевные муки композитора зазвучали в его последней опере «Парсифаль».

      Метафизическая язва, доставлявшая Вагнеру столько страданий, передается – увы – половым путем. Возможно, отсюда – образ короля Амфортаса. Согрешив с обольстительницей Кундри, он становится недостойным своего меча и от него же получает незаживающую рану. Его кровь делается нечистой. Что исцелит ее? Вагнер дает ответ: Кровь Спасителя. Ведь Чаша Грааля, вокруг которой разворачиваются события, по преданию, была наполнена именно Кровью Христовой.

      Однако понятия причастия и искупления у Вагнера только на первый взгляд напоминают христианские. В этом выразилось его типичное масонское мировоззрение, для которого характерны псевдохристианские компиляции. Духовный процесс подмены смыслов известен. Инициация в масонском ордене, которую прошел и Вагнер, призывает духа нечистого. Дух Святый отходит, а вместе с Ним и понимание сути вещей. Истина заменяется диавольской бутафорией. Тут на сцене и возникают предметы вроде чаши, напоминающей потир для причастия, но наполненной неизвестно чем.

      Остроумно замечал Макс Нордау: «Вагнеровское «искупление» не имеет ничего общего с этим богословским понятием. Оно у него вообще не имеет определенного содержания и служит для обозначения чего-то прекрасного, великого, но чего именно – неизвестно. Слово это, очевидно, произвело на него с детства глубокое впечатление, и впоследствии он пользовался им, как каким-нибудь минорным аккордом»[28] [27].

      Можно согласиться: «христианство» позднего Вагнера на самом деле являет нам кощунственную карикатуру на Спасителя. «К концу своей жизни он почувствовал влечение к образу Христа, но скроил христианство по собственной мерке. В самом деле, он думал, что Тайная вечеря означает возвращение к первоначальной невинности, что она символизирует уважение к новой жизни, т. е. вегетарианство. Именно в этом смысле хлеб и вино заменили собой плоть и кровь…» [30].

      Надо пояснить,

28

И еще из Нордау: «Находясь под сильным влиянием поэтической стороны жизни и страданий Спасителя, Вагнер почувствовал потребность воплотить в чем-нибудь свои впечатления, и таким образом возник Парсифаль, которого он заставляет пережить некоторые из самых трагических перипетий Евангелия и который, вероятно, отчасти помимо видения самого автора, превращается в нелепую и святотатственную карикатуру Иисуса Христа».