А какой выход война предлагает молодым, малообеспеченным мужчинам? Возьмем, например, Эйлифа, старшего сына Мамаши Кураж. Вербовщик уговаривает его пойти в солдаты и таким образом зарабатывать себе на жизнь. «Чего ты все катаешься с мамашей в телеге? – дразнит он Эйлифа. – Ведь мог бы воевать вместе с настоящими мужиками, жить весело и от баб отбою не знать». «Ты что это на бойню его гонишь?» – возмущается Мамаша Кураж. Она-то прекрасно знает, какая судьба ждет на войне солдат. «Сколь ты получишь за его голову?» – спрашивает она Вербовщика, но тот возражает, что она и сама кормится войной, а как война будет продолжаться без солдат? «Ты что, войны испугался?» – поддевает Вербовщик Эйлифа, а Эйлиф говорит, что не испугался он никакой войны. Про эту беседу Мамаша Кураж отзывается так: «Да, да, пойдем рыбку ловить, – сказал рыбак червяку», подразумевая, что червяку в этом деле не выжить. Потрясающе метко сказано, да? – спросила Лотта, но студенты, похоже, ее мнения не разделяли. Лотта боялась, что они просто-напросто не поняли смысла фразы. – Вскоре, – упорно продолжала она (а что ей оставалось делать?), – Мамаша Кураж принимается торговаться с фельдфебелем за приглянувшуюся тому пряжку, а когда пряжка продана, Эйлифа рядом уже нет. Он ушел в солдаты. – Лотта надеялась, что студентов это взволнует, но ни волнения, ни возмущения на их лицах не заметила, и от этого ей захотелось растолковать весь трагизм ситуации. – Мамаша Кураж так влюблена в деньги, – пояснила она, – что не заметила даже, как ее сына вербуют в солдаты. Так всегда бывает с теми, кого кроме денег ничего не интересует! Да разве вправе мы обвинять Эйлифа? Есть ли у него выбор? – Лотта надеялась, что студенты вспомнят о добровольцах, уезжающих воевать в Сирию, но те были заняты своими телефонами. – Год за годом скитаться вместе с матерью в старом фургоне – разве это будущее? А война – это адреналин, приключения и шанс стать героем. Как бы вы сами поступили на месте Эйлифа? – Но нет, душевные метания Эйлифа, персонажа второго плана, студентам были до лампочки. Они полулежали на столах, а Таге Баст снимал полулежащих на столах студентов. – И Мамаша Кураж, – не сдавалась Лотта, – продолжает путь, пусть уже и без старшего сына.
Лотте захотелось по обыкновению сказать: «Только представьте!» – но она промолчала, потому что поняла вдруг, может, из-за Таге Баста, что представить это нельзя. Вместо этого она сделала знак рукой, означающий, что лекция окончена и можно расходиться. Стоило ей лишь поднять руку, как студенты повскакивали с мест – ну да, они же то и дело смотрели на телефоны, в лэптопы и на наручные часы, поэтому за временем следили. «Продолжение следует!» – крикнула она им в спину. Потому что за сорок пять минут «Мамашу Кураж» не разберешь.
Когда Таге Баст снял, как выходит за дверь последний студент, Лотта приняла решение. Она знала, что вскоре камера обратится на нее и Таге Баст подаст ей сигнал, чтобы она действовала как обычно, но Лотта поступила иначе. Она не вышла следом за студентами и за
