Мой Сталинград. Михаил Николаевич Алексеев

заставил тебя в течение целого года мучительно думать об этом вопросе.

      Но скажу прямо, что у меня тогда не было особых предвзятых намерений, и если я так поступил в это время, то только потому, что не желал тебя расстраивать, потому что через несколько минут я выехал на фронт. Возможно, это неубедительно, тогда я не смогу ответить точнее. Надеюсь, будущее покажет, что я не люблю обманывать своих друзей.

      Ты только прости мне, Оля, что так плохо пишу. Поверь, это все делается в окопе, в стесненных условиях. Мне иногда просто стыдно: я от тебя получаю замечательные письма, а отвечаю коряво, грязно.

      Ты спрашиваешь о моих ранах. От них и следа не осталось (следы-то, впрочем, остались и по сей день. – М. А.) Да это, в сущности, были и не раны, а царапины.

      Вот и все.

      Пока до свиданья, родная!

      Будем надеяться, что это свидание все-таки будет.

      Привет от меня папе, маме, бабушке и Нюсе.

      Будь счастлива.

Твой Михаил.

      Постскриптум. Прости, забыл поблагодарить тебя, моя славная подружка, за фото. Большое спасибо.

      Оля, прошу прислать мне новый адрес твоего папы.

М. А.».

      В конце письма указана дата: 1/XII—42 года.

      Следующее мое письмо, приводимое здесь, написано 2 января 1943 года. В нем сказано:

      «Дорогая Оля!

      Хоть и с опозданием, но разреши поздравить тебя с Новым 1943 годом.

      Опоздание – не моя вина. У нас здесь были горячие денечки: для поздравления фрицев с новым годом мы кое-что здесь делали… Уж прости…

      От тебя уж давненько ничего нет. Почему это?

      Сообщаю тебе свой новый адрес: 1704 ППС, часть 21. Алексееву М. Н.

      Но ты не беспокойся; посланные тобою письма по старому адресу до меня дошли. Будь здорова.

      Привет папе, маме, бабушке и Нюсе.

С приветом – твой М. А.».

      Что же, однако, означают «горячие денечки», помянутые мною как бы мимоходом в этом коротком письме? Безусловно, имелась в виду наша подготовка к решительному штурму окруженного врага и окончательного его разгрома под Сталинградом. Этого требовал все с большей настойчивостью Сталин от Рокоссовского и Воронова. Особенно после того, когда Паулюс отказался от предложенной ему капитуляции.

      Штурм, как известно, начался ранним утром 10 января 1943 года. К этому времени я уже был переведен в артиллерийскую штабную батарею командующего всей артиллерией дивизии полковника Николая Николаевича Павлова.

      Более подробно обо всем этом рассказано в романе «Мой Сталинград».

      И наконец еще об одном письме: оно, кажется, последнее, написанное мною и направленное на Урал, в Ирбит, 17 января 1943 года:

      «Запомни, дорогая Оля, этот день. Числа 20 января радио известит вас о великих успехах наших войск. Борьба на нашем участке фронта достигла кульминационного пункта.

      Враг здесь будет на днях (выделено мною. – М. А.) повержен!

      Пишу я тебе письмо в суровый мороз, на дороге нашего наступления. Возможно, у меня будет когда-нибудь время описать тебе эти героические дни.

      Вот