Детство Никиты. Алексей Толстой

окна, сквозь стекла видна странная, больше обыкновенной, луна. На полу стоит горшок, валяются сапоги.

      «Господи, слава Тебе, Господи!» – Никита наспех перекрестился и сунул голову под подушку. Подушка эта была теплая, мягкая, битком набита снами.

      Но не успел он зажмурить глаза, видит: опять стоит на столе в том же зале. В лунном свете качается маятник, строго смотрят старичок со старушкой. И опять из-под дивана вылезает голова кота. Но Никита уже протянул руки, оттолкнулся от стола и прыгнул и, быстро-быстро перебирая ногами, не то полетел, не то поплыл над полом. Необыкновенно приятно лететь по комнате. Когда же ноги стали касаться пола, он взмахнул руками и медленно поднялся к потолку и летел теперь неровным полетом вдоль стены. Близко, у самого носа, был виден лепной карниз, на нем лежала пыль, серенькая и славная, и пахло уютно. Потом он увидел знакомую трещину в стене, похожую на Волгу на карте, потом – старинный и очень странный гвоздь с обрывочком веревочки, обсаженной мертвыми мухами.

      Никита толкнулся в стену и медленно полетел через комнату к часам. На верху футляра стояла бронзовая вазочка, и в вазочке на дне лежало что-то – не рассмотреть. И вдруг Никите точно сказали на ухо: «Возьми то, что там лежит».

      Никита подлетел к часам и сунул было руку в вазочку. Но сейчас же из-за стены, из картины, живо высунулась злая старушка и худыми руками схватила Никиту за голову. Он вырвался, а сзади из другой картины высунулся старичок, замахал длинной трубкой и так ловко ударил Никиту по спине, что тот полетел на пол, ахнул и открыл глаза.

      Сквозь морозные узоры сияло, искрилось солнце. Около кровати стоял Аркадий Иванович, тряс Никиту за плечо и говорил:

      – Вставай, вставай, девять часов.

      Когда Никита, протирая глаза, сел на постели, Аркадий Иванович подмигнул несколько раз и шибко потер руки:

      – Сегодня, братец мой, заниматься не будем.

      – Почему?

      – Потому, что «потому» оканчивается на «у». Две недели можешь бегать высунув язык. Вставай.

      Никита вскочил с постели и заплясал на теплом полу:

      – Рождественские каникулы!

      Он совсем забыл, что с сегодняшнего дня начинаются счастливые и долгие две недели. Приплясывая перед Аркадием Ивановичем, Никита забыл и другое: именно – свой сон, вазочку на часах и голос, шепнувший на ухо: «Возьми то, что там лежит».

      Старый дом

      На Никиту свалилось четырнадцать его собственных дней, – делай что хочешь. Стало даже скучно немного.

      За утренним чаем он устроил из чая, молока, хлеба и варенья тюрю и так наелся, что пришлось некоторое время посидеть молча. Глядя на свое отражение в самоваре, он долго удивлялся, какое у него длинное, во весь самовар, уродское лицо. Потом он стал думать, что если взять чайную ложку и сломать, то из одной части выйдет лодочка, а из другой можно сделать ковырялку – что-нибудь ковырять.

      Матушка наконец сказала:

      – Пошел бы ты гулять, Никита, в самом деле.

      Никита не спеша оделся